СУВОРОВ. КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

	Sign In Sign-Up

Сергей Cибейкин

СУВОРОВ. КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

МЕЖ ДВУХ ТУРЕЦКИХ ВОЙН

Судьба вскоре повернулась лицом к Суворову. Повелением из Петербурга, он был срочно вызван в Россию и вскоре произведен в генерал-поручики. На этот раз шла речь о борьбе с врагом внутренним - подавлении восстания Емельяна Пугачева. Петр III отменил основную повинность дворян - обязательность военной службы. Но с нею в глазах населения страны была связана и основная дворянская привилегия - право владеть крепостными. Открыто говорили, что теперь и крепостному праву конец. Внезапное свержение и смерть императора привели к еще большему смущению умов. Пугачев с успехом выдал себя за Петра III, собирался идти на Москву и Петербург, государыню постричь в монастырь, а дворян-злодеев - всех перебить. Будущее России представлялось ему в общинном самоуправлении в форме казачьего круга, так что известное изречение Пушкина: "Не дай бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный", не лишено пристрастности.

Суворов был вызван по требованию командующего антипугачевскими силами Петра Панина - младшего брата русского канцлера - отчасти потому, что о нем уже прошла известность, а отчасти потому, что этого требовал бывший командующий Бибиков. На требование Бибикова Румянцев возразил, что откомандировка Суворова может произвести неблагоприятное впечатление за границей о масштабах пугачевского восстания, которое правительство упорно пыталось представить в виде малозначащей смуты. Но теперь обстановка была другая: турецкая война заканчивалась, Суворов был не у дел, а главное, императрица была крайне напугана восстанием, перекинувшимся с Урала в Поволжье. Правда, на Арском поле под взятой Пугачевым Казанью он был разбит Михельсоном и бросился на юг, но, как писал Пушкин в "Истории пугачевского бунта", "Пугачев бежал, но и бегство его казалось нашествием". Пугачев приближался к Дону, и что будет, если на его сторону станет донское казачество?

Но когда прибыл Суворов, судьба восстания была решена: под Царицыным, у Сальниковой ватаги, Пугачев потерпел последнее поражение от Михельсона, с небольшим отрядом переправился на левый берег Волги и ушел в степи. Сформировав из войск Михельсона летучий отряд из конницы и посаженной на лошадей пехоты, Суворов устремился за ним, но Пугачев был уже схвачен своими соратниками и отвезен в Яицкий городок, в окрестностях которого начиналось восстание. В железной клетке доставил Суворов Пугачева в Симбирск, откуда вождь крупнейшего в России крестьянского восстания был отправлен в Москву, для суда и четвертования - Екатерина все же отдала тайный приказ рубить ему сначала голову, а потом уж руки-ноги.

Судьба, так часто обходившая Суворова в наградах, на этот раз посмеялась над ним. Хотя наибольшую энергию в подавлении восстания и проявил Михельсон, Панин предпочел представить императрице Суворова в качестве главного героя. Екатерина не возражала и наградила Суворова драгоценной шпагой, хотя однажды и заметила, что "Пугачев был обязан своей поимкой Суворову столько же, сколько и Томасу (ее комнатной собачке)".

В последующие годы Суворов дважды служил в Крыму, переселял из Крыма в глубь России христианское население - армян, греков, а также евреев - основных налогоплательщиков хана, попадавшего теперь в полную зависимость от России. В 1783 году, после восстания против хана, ставшего русской марионеткой, Крым был официально присоединен к России. Будучи переведен на Кубань, Суворов склонил к подданству ногайцев, которых затем было решено тоже переселить поближе. Сначала дело шло гладко, но затем ногайцы взбунтовались и устремились на прежние кочевья. Настигнутые Суворовым у Керменчика, они были рассеяны и окончательно подчинены. Затем он служил в Астрахани и Казани, командовал московской, петербургской и владимирской дивизиями. В эти годы он пытался сблизиться с новым фаворитом Екатерины, всемогущим Потемкиным, осваивавшим покоренные в последней войне территории, писал ему льстивые письма, по инициативе Потемкина был в 1786 году вновь переведен на юг, получил под команду кременчугскую дивизию, и вскоре по старшинству произведен в генерал-аншефы.

Отношения Суворова с Потемкиным были непростые, менялись с течением времени. Потемкин всего лишь год был любовником Екатерины, хотя, по некоторым данным, в это время был оформлен их тайный брак, но до конца жизни он оставался ее самым доверенным лицом. Она знала, что он умен, энергичен и горячо предан ей. За эта императрица его щедро награждала, власть Потемкина была почти безгранична, ему сходили с рук такие поступки, которые императрица никогда бы не простила никому другому.

Суворов, безусловно, уважал Потемкина. Он знал, что наряду с бездумными выходками, безрассудной тратой государственных средств, возвышением одних и унижением других Потемкин проявлял подлинную заботу о солдатах, понимал необходимость военных реформ. По инициативе Потемкина в армии была введена новая удобная форма вместо прежней, прусского образца. "Завиваться, пудриться, плесть косы, - писал Потемкин, - солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет... Подобная роскошь требует времени, иждивения и слуг, чего у солдата быть не может". Не любил он и плац-парада, прекрасно понимал необходимость боевой подготовки солдата. Беда была в том, что Потемкин по присущему ему непостоянству не слишком-то следил за собственными преобразованиями. Но сам факт их столь авторитетного прокламирования имел огромное значение и закладывал надежный фундамент под те реформы, которые проводил Суворов.

Тем временем Екатерина и австрийский император Иосиф II предприняли большое путешествие на юг, вниз по Днепру. Потемкин превзошел самого себя, пытаясь показать товар лицом, подчеркнуть свои достижения в порученных ему областях. "Потемкинские деревни" - построенные напоказ вдоль Днепра, с домами, состоявшими лишь из одной, передней стены, обращенной к реке, по которой должна была ехать императрица, - прогремели по всей Европе. Призванные оживить пейзаж огромные стада по ночам тайно перегонялись вдоль маршрута их императорских величеств.

В Кременчуге Потемкин предложил Екатерине провести смотр войск. На этот раз не было необходимости прибегать к пышным декорациям. Руководимые Суворовым маневры произвели потрясающее впечатление. Екатерина обратилась к Суворову с вопросом, какой он хочет награды. "Прикажи, матушка, заплатить за квартиру моему хозяину - покою не дает" - ответил Суворов. "А разве много" - недоумевая, спросила императрица. "Много, матушка, три рубля с полтиной" - серьезно ответил Суворов. Екатерина ничего не ответила на эту выходку, деньги были уплачены, а по отъезде Екатерины Суворов получил осыпанную бриллиантами табакерку стоимостью в 15 тысяч рублей.

Императорские величества не случайно предприняли это путешествие. Уже давно при активном участии Потемкина разрабатывался грандиозный "Греческий проект" - совместными усилиями Австрийской и Российской империй полностью изгнать турок из Европы и восстановить Византийскую империю, корону которой Екатерина предназначала своему второму внуку Константину - престол России она мечтала передать первому внуку - будущему императору Александру I, отстранив от наследования своего нелюбимого сына Павла, рожденного от ненавистного супруга Петра III. Свержение законного мужа и его убийство, совершенное Алексеем Орловым при помощи яда и обычной подушки, конечно, лежало тяжким бременем на совести Екатерины*, усиливало антипатию к сыну, невольно всеми чертами лица и характера напоминавшего отца**. Но намного ли была чище совесть самого Александра I, всю жизнь игравшего роль слабого, безвольного человека, игрушки событий, ибо только этим можно было оправдать его молчаливое участие в заговоре, приведшему к убийству отца - императора Павла I.
-----------------------------------
*А ведь, повидимому, на совести Екатерины лежало убийство и еще одного экс-императора - Ивана V - младенцем свергнутого Елизаветой Петровной и проведшего 24 года в ссылке и в Петропавловской крепости. Иван V был в соответствии с инструкцией убит тюремной стражей во время попытки освобождения, предпринятой поручиком Мировичем, посланным затем на эшафот. Можно только гадать, действовал ли Мирович на свой страх и риск, как утверждает официальная версия, или же его негласно направляли влиятельные силы Зимнего дворца, вплоть до самой Екатерины.
**Правда, скорее всего Павел родился не от Петра III, а от графа Салтыкова.
-------------------------------
Австрии Потемкин предназначал западную часть Балканского полуострова, себе - Молдову и Валахию. Императрица яснее своего любимца видела трудности осуществления подобного предприятия, но давала себя увлечь им - расширяющееся помещичье хозяйство на юге России требовало удобных путей вывоза сельскохозяйственной продукции в Европу через Черноморские проливы. Международная обстановка благоприятствовала планам Потемкина. Слабеющая королевская Франция, старинный союзник турок, теперь вряд ли могла прийти им на помощь. Растущая балтийская торговля с Англией приносила обеим сторонам огромные выгоды, так что вражда с Россией слишком дорого обошлась бы английскому купечеству.
Подошло время перейти от слов к делам. Правда, австрийский император начал колебаться. "Ради чего я буду воевать с турками - раздраженно говорил он своим придворным, - Потемкину не хватает Георгия 1-й степени. Он его получит и помирится!" Но в Турции, в свою очередь, жили мечтой о реванше. Путешествие Екатерины и Иосифа было сочтено открытой демонстрацией, и русскому посланнику в Стамбуле Булгакову было вручено представление с требованием вернуть Крым. Когда Булгаков отказал, турки посадили его в Семибашенный замок. Война стояла у порога.

ВТОРАЯ ВОЙНА С ТУРЦИЕЙ
В России формировалось две армии: тридцатитысячная украинская во главе с Румянцевым и семидесятитысячная Екатеринославская, порученная Потемкину, не считая 18-тысячного Кубанского корпуса. Русское правительство вело себя вызывающе, но когда пришла война, то, конечно, выяснилось, что ничего не готово. Потемкин растерялся, не зная, с чего начать в том хаосе, в котором находилась его армия, и бросился к Суворову. Получив под команду войска, занимавшие наиболее угрожаемый район - Херсон и Кинбурн, Суворов немедленно начал готовиться к сражению.

Молодой русский Черноморский флот, пострадавший от бури, чинился в гавани Севастополя. Турки, переведя свой флот с Средиземного моря, были хозяевами на море и явно готовили высадку десанта у Кинбурнской крепости, препятствовавшей их кораблям иметь свободный доступ в Очаков.

Суворов ждал, начнут ли турки активные действия или же, убоявшись зимних бурь, вернутся в Стамбул. Наконец, турецкий флот открыл огонь из своих бесчисленных орудий, от кораблей отделилось множество лодок и поплыло к Кинбурнской косе. Началась высадка десанта.

К удивлению подчиненных, Суворов запретил открывать ответный огонь. "Сегодня день праздничный, Покров, - произнес он, - Пойдем к обедне". Суворов хладнокровно выстоял церковную службу под шепот офицеров, шушукающихся о состоянии его рассудка. Он знал, что делает. Он хотел, чтобы турки высадили все свои силы, чтобы нанести им как можно более чувствительное поражение. Кроме того, оконечность косы находилась под огнем турецкого флота –
приближаясь к крепости, турки теряли это преимущество.

Турки тем временем продвигались вперед, перегораживая косу траншеями. Наконец, сочтя, что дальше укрепляться незачем, они бросились на штурм крепости. Этого-то момента, как и под Гирсово, поджидал Суворов. С крепостных валов грянула картечь, из распахнувшихся ворот в штыковой бой устремилась пехота, а на фланги турецкой армии хлынула конница. Турецкий авангард был почти полностью уничтожен, 10 из 15 траншей заняты. Но чем ближе войска подходили к оконечности косы, тем сильнее был огонь турецкого флота. 600 орудий с фланга косили суворовские войска. Составленные наполовину из вчерашних рекрутов, они заколебались и повернули обратно. Под Суворовым убило лошадь, и он пеший отходил в арьергарде, чуть не попался в плен. Видя его окруженным, солдаты вновь бросились вперед, оттеснили турок, и вновь у оконечности косы наступление выдохлось. Еще в начале боя Суворов был легко ранен, и теперь осколок картечи ударил его в грудь, и он потерял создание. Очнувшись, увидел, что его войска вновь отступают, турки заклепывают русские пушки. Многочисленные турецкие дервиши громогласно обещали блаженство в раю всем погибшим в бою. Но Суворов сберег резервы, и теперь они были брошены в бой. Одновременно его единственное судно -галера "Десна" во главе с безрассудно-дерзким мичманом Ломбардом, поступившим на русскую службу уроженцем Мальты, атаковало турецкий флот. Решив, что на них идет брандер, чтобы взорвать и их, и себя, 17 турецких кораблей отошли от косы. Воспользовавшись ослаблением огня с моря, козаки по пляжу зашли туркам в тыл. Зажатые в тиски, истомленные сечей, те не выдержали. Их загнали в море и до глубокой ночи истребляли картечью. Из 5-тысячного десанта только 700 человек было подобрано турецкой эскадрой.

Война началась с победы, но на зиму боевые действия были прерваны. В следующем, 1788 году Потемкин не спешил, не торопясь разрабатывая и пересматривая планы компании. Тем временем турки сосредоточили главные силы против австрийцев и прорвали их растянутую кордонную линию. Фельдмаршал Ласси, теоретик кордонной стратегии, и император Иосиф II были осаждены в укрепленном лагере у Сламины, откуда им пришлось спасаться бегством. Совершенно неожиданно осложнилась обстановка на севере. Шведский король Густав III объявил войну России, похваляясь, что мир будет заключен в Санкт-Петербурге. Правда, попытки шведов овладеть пограничными крепостями Найшлотом и Фридрихсгамом были отбиты, и военные действия продолжались главным образом на море, но и Балтийский флот, и изрядные сухопутные силы были скованы этой войной.

Наконец, во второй половине года Потемкин начал осаду Очакова. Не будучи полководцем, не чувствуя уверенности в себе, он всячески избегал риска, прикрываясь необходимостью сбережения людей. Временами хандрил, сутками не выходил из своего роскошного шатра, затем вдруг появлялся среди войск, запросто разговарил с солдатами или же выходил на открытое место и подолгу стоял под жужжащими пулями. Суворов командовал левым крылом корпуса, осаждавшего Очаков. Бездействие Потемкина страшно раздражало его. "Одним гляденьем крепости не возьмешь" - как-то обронил он. Услужливые друзья не замедлили передать эту фразу Потемкину. Хоть и отходчивый, но болезненно самолюбивый, он ее не забыл.

Наконец Суворов не выдержал. Воспользовавшись турецкой вылазкой, он на плечах неприятеля попытался ворваться в крепость, но оттуда выслали сильное подкрепление. Завязался ожесточенный бой. Австрийский представитель принц де Линь убеждал Потемкина воспользоваться отвлечением на этот бой почти всего гарнизона и начать штурм, но Потемкин отказал. Ломая руки, он стал бегать по палатке, скорбя о напрасной гибели русских солдат. Оставленный без поддержки, отряд Суворова вынужден был вернуться, сам он был серьезно ранен. У него вынимали пулю, когда прибыл посланец Потемкина с запросом командующего: "Что происходит"? Корчась от боли, Суворов прошипел:

Я на камушке сижу,
На Очаков я гляжу!

На следующий же день он был отстранен от командования и уехал в тыл лечиться. "Сшалил старик - бросился без спросу, потерял 700 человек и сам ранен. Он, конечно, был пьян" - так сказала своим придворным Екатерина.

Долго еще Суворов находился в бездействии. Рана заживала плохо - во время поспешной перевязки там оставили куски материи, они стали гнить, началось воспаление. Не успел он оправиться, в находившейся рядом лаборатории произошел взрыв. Обожженный, с обгоревшими волосами выполз он из под обломков здания.

Лишь 6 декабря, исчерпав все другие средства, Потемкин предпринял штурм Очакова. Штурм продолжался всего час с четвертью и обошелся потерей 4 тысяч человек - пятую часть потерь за время осады. Сильные морозы сковали море, и русские войска прошли по льду к слабозащищенным участкам крепости. Очаков подвергся страшному разгрому. Потемкин получил желанный орден Святого Георгия 1-й степени.

Лишь летом следующего, 1789 года, изнервничавшийся Суворов получил боевое назначение. Зная о разладе с Потемкиным, Екатерина направила его в Украинскую армию, к Румянцеву. Вскоре, однако, Румянцев по настоянию Потемкина был уволен в отставку и командование вручено Репнину, Потемкин получил общее руководство над обеими армиями и вскоре слил их в одну, разделив ее на 5 дивизий. С 1-й и 2-й дивизиями он осадил Бендеры. Суворов возглавил 3-ю дивизию, стоявшую в Бырладе, на правом фланге, Репнин, командовал стоявшей в центре 4-й дивизией, ему, как старшему генералу подчинялись все войска, прикрывавшую осаду, Гудович с 5-й дивизией двинулся от Очакова к Аккерману.

Суворов имел под началом 5 пехотных и 8 кавалерийских полков, 30 пушек. Эти войска под руководством Дерфельдена в апреле трижды разбили турок - в сражениях при Бырладе, Максимене и Галаце. Сам Дерфельден остался в дивизии и был подчинен Суворову, так что отношения с ним были непростые. Суворов понимал, как важно соблюдать преемственность в руководстве и никогда не забывал отдать должное Дерфельдену: "Это все заслуга Вильгельма Христофоровича, он положил начало нашим победам".

В июле от командовавшего соседним австрийским корпусом принца Кобургского пришла просьба о помощи. Турки сосредоточили против него крупные силы. Суворов не решился действовать на свой страх и риск и запросил согласия Репнина. Тот уклончиво ответил, что не препятствует Суворову предпринять наступательную операцию, но дает ему на нее 6 дней сроку, требует оставить в Бырладе прикрытие и настаивает на письменной договоренности с принцем Кобургским. Не теряя больше времени, "Во исполнение общей потемкинской директивы не терпеть перед собой неприятельских скопищ", Суворов выступил вперед, взяв с собой 7 тысяч и оставив 3 тысячи солдат в Бырладе.

Принц Кобургский имел под своим началом 18 тысяч австрийцев, был старше чином - генерал от инфантерии - и на 8 лет моложе. История, случившаяся когда-то с Каменским, могла повториться вновь. Когда Суворов присоединился к австрийцам, принц Кобургский прислал к нему адъютанта с просьбой пожаловать на совещание. Адъютанту учтиво сообщили, что генерала Суворова нет. Второй посланец узнал, что генерал Суворов молится богу, третий - что генерал Суворов спит. Принц переходил от удивления к негодованию, но Суворов знал, что делает. В час ночи он послал Кобургу короткую записку, извещавшую о выступлении русских войск и о маршруре, по которому надлежало двигаться австрийцам. Кобург подчинился. "Нельзя иначе, - объяснял впоследствии Суворов свое поведение, - я знаю, он умный, храбрый, но ведь он тактик, а у меня план был не тактический. Мы заспорили бы, он загонял бы меня тактически, стратегически, энигматически, а неприятель решил бы спор тем, что разбил бы нас. Вместо этого - Ура! С нами бог! - и спорить было некогда" [1].

На полпути к расположенному у Фокшан турецкому лагерю, у речки Путны встретили авангард противника. Его опрокинули, переправились под проливным дождем через реку, отбили ожесточенные атаки турецкой конницы и двинулись 21-го июля дальше к турецкому лагерю, находившемуся за лесом. Пехота была построена в две линии, русские сформировали шесть каре, австрийцы - девять. Позади, в третьей линии находилась готовая к контратаке кавалерия. Австрийцы стали обходить лес справа, русские - слева. Затем вдруг Суворов свернул и повел свой отряд прямо через лес. Солдаты с трудом продирались сквозь чащу, еле тянули пушки по болотистой почве. Но зато, когда войско вышло из леса, оно появилось со стороны, с которой турки его не ждали - здесь не было укреплений, не стояло ни одной пушки. Получив удар с неожиданной стороны, турки рассеялись. Часть их укрылась в расположенных поблизости монастырях, но вскоре были выбиты и оттуда.

Только теперь встретились оба командующих, и за незатейливым походным обедом, за бокалом вина была заложена их дружба, которую они пронесли до конца своих дней. Даже дележ добычи не омрачил столь удачного начала. Суворов уступил австрийцам все турецкие продовольственные склады, ибо сам уже собирался возвращаться обратно. Прочие трофеи были поделены поровну.

После этой битвы турки выделили Суворова из ряда других русских генералов. Имя Топал-паши - Суворов слегка прихрамывал после того, как случайно наступил на иголку - стало внушать им страх. Суворов сразу же вернул себе прежний престиж и мог действовать смелее, не озираясь на стороживший каждый его шаг Репнина и Потемкина.

Август прошел в бездействии. Потемкин по-прежнему уделял основное внимание осадным операциям. Между тем турки решили нанести решающий удар в стык армии союзников. Демонстративным наступлением 30-тысячного корпуса Гассан-паши (незадолго до того возглавлявшего турецкий флот) от Измаила они побудили Потемкина сосредоточить здесь главные силы. Репнин 7 сентября нанес Гассан-паше поражение у Сальчи, достиг Измаила и даже пробил брешь в крепостной стене, но на штурм не решился. А тем временем перед Кобургом сосредоточилась 100-тысячная армия под предводительством турецкого командующего, великого визиря Балтаджи Мехмед-паши. Кобург немедленно обратился к испытанному союзнику - Суворову.

Суворов сначала не поверил сообщению, но через сутки прискакал второй посланец - турки подошли к австрийским позициям. На обрывке бумаги огрызком карандаша Суворов написал Кобургу единственное слово: "Иду". Репнин, в свою очередь, написал Потемкину и в Петербург: "Кобург почти караул кричит, но наши вряд ли к нему поспеют!" Однако Суворов поспел. Идя под проливным дождем, дважды наводя переправы через разлившиеся реки, он 10 сентября присоединился к австрийцам. Существует рассказ о том, что какой-то шпион доложил турецкому великому визирю Балтаджи Мехмет-паше о появлении Суворова, и визирь приказал повесить его за распространение небылиц. По другой версии, визирь при первых выстрелах приказал повесить шпиона, накануне уверявшегося его, что Суворов еще находится в Бырладе.

Безмерно обрадованный, Кобург не посылал теперь к Суворову своих адъютантов, а явился сам. Суворов принял его в простой палатке, на охапке свежего сена и, не дав и рта раскрыть, изложил свой план. Если турки еще не наступают, значит, они не закончили сосредоточения своих сил. В таком случае их надо атаковать, и немедленно. Кобург колебался. Русских и австрийцев было в 4 раза меньше, чем турок. Но Суворов поставил вопрос ультимативно, сказал, что многочисленность турок будет способствовать их же беспорядку, что в случае отказа он атакует их своим семитысячным войском, и наконец, усмехнувшись, добавил, что турок все же не столько, чтобы затмить нам солнце. В конце концов Кобург подчинился более сильной воле Суворова и отдал себя в его распоряжение.

Суворов немедленно выехал на аванпосты, влез, несмотря на свои 60 лет на дерево и долго обозревал окрестности. В голове его постепенно складывался план сражения. Местность была испещрена оврагами и покрыта лесами, позиции турок были очень удобны для обороны. Их главные силы находились в разбитом на опушке леса Крынгу-Мейлор обширном укрепленном лагере, правее которого (со стороны русских), на берегу Рымны, находился еще один лагерь, поменьше. Позади главных сил, у переправы через реку Рымник виднелся третий лагерь, на противоположном берегу реки - четвертый. Суворов решил перевести русские войска на правый фланг и, сковывая главные силы турок медленным продвижением австрийцев, разгромить находившийся здесь на берегу Рымны турецкий

лагерь, после чего повернуть налево для совместной с Кобургом атаки главных сил турок. Этот маневр - перемена фронта в виду неприятеля, был очень рискованный, но Суворов верил и в себя, и в свои войска. Чтобы не смущать Кобурга, он посвятил его только в первую половину своего плана.

На следующий день, 11 августа, рано утром, войска тихо двинулись вперед, русские по берегу Рымны, австрийцы прямо на главный турецкий лагерь, немного подаваясь направо вслед за русскими. Боевой порядок был тот же, что и при Фокшанами, только русские войска находились теперь на правом фланге. Связь между обоими частями армии поддерживала австрийские гусары, находившиееся под командой даровитого и храброго генерала Карачая. Наконец, турки заметили приближающиеся войска, открыли огонь, и из-за леса вылетели нестройные толпы их конницы.

После ожесточенного боя Суворов взял меньший турецкий лагерь, австрийцы отразили все направленные на них атаки. Истомленные горячим боем и жарой, противники остановились. Наступила короткая передышка. Турки подтягивали свежие силы. Суворов предложил Кобургу концентрически наступать на лес Крынгу-Мейлор и взять приступом главный лагерь турок. Но когда войска двинулись вперед, он заметил, что подступы к лагерю обстреливаются турецкой артиллерией, расположенной в деревне Богча. Он немедленно изменил свой план и направился к Богче, видя в ней ключ позиции.

Тем временем 40-тысячная масса турецкой конницы обрушилась на австрийцев. Те мужественно защищались, но с каждой минутой слабели. Кобург послал к Суворову за помощью. "Пускай держится, - ответил Суворов, - а бояться нечего, я все вижу". Он знал, что взяв Богчу окажет Кобургу более действенную поддержку, чем сотрудничая с ним в отражении фронтальной атаки. Ему и самому приходилось нелегко. Турецкие батареи почти в упор громили его поредевший отряд, с флангов то и дело налетали янычары. Во время одной атаки казаки были совершенно рассеяны, но пехота устояла. Отлично действовала русская артиллерия, дважды заставлявшая турок менять позиции их пушек. Наконец, Богча была взята. Быстро пройдя небольшой перелесок, Суворов оказался на фланге турецкой конницы, почти уже опрокинувшей австрийцев. Попав под перекрестный огонь, турки отхлынули.

Предстоял штурм турецкого лагеря. Заметив, что укрепления не окончены, вал невысок, ров неглубок, Суворов принял молниеносное решение - атаковать турецкие окопы кавалерией. Каре в первой линии были раздвинуты и в промежутках между ними поставлена конница. Непоместившаяся ее часть расположилась на флангах. Под сильнейшим обстрелом русско-австрийские войска приблизились к неприятельским укреплениям на 40 шагов, и в этот момент конница рванулась вперед, перескочила через вал и врубилась в плотные ряды янычар. Пораженные этой невиданной атакой, турки растерялись, и до вала без помех добежала пехота. Начался жестокий рукопашный бой. Еще мгновение - и турки дрогнули. Напрасно останавливал беглецов великий визирь с кораном в руке, напрасно стреляли по ним из пушек. Паника была так велика, что никто даже не защищал прекрасные укрепления, построенные у переправы через Рымник. Турки бросались спасаться вплавь, но массами тонули в водах реки, разлившейся из-за недавних дождей. Тех, кто оставался не берегу, нещадно рубила кавалерия. 100-тысячная армия перестала существовать. Победителям достались огромные трофеи, в том числе 80 пушек и несколько тысяч цепей, которых уверенные в победе турки везли для сковывания пленных. Когда возник спор о дележе пушек, Суворов распорядился: "Оставьте австрийцам. Мы себе еще достанем, а им где взять?"

Победители получили щедрые награды. Солдатам, по обыкновению, дали грошовую денежную премию и некоторое количество серебряных медалей. Суворов получил титул графа Рымникского, драгоценную шпагу и высшую награду в России - орден Святого Георгия 1-й степени. За Туртукай он был награжден Георгием 4-й степени, за Кинбурн - орденом Андрея Первозванного. Вскоре после Рымника прибыла награда за Фокшаны - Георгий 3-й степени. Таким образом, по иронии судьбы, полным Георгиевским кавалером ему стать было не суждено. Суворов трижды представлял отличившихся, хвалил и австрийцев, особенно выделяя Карачая с его кавалерией. Кобург был произведен в фельдмаршалы. Надо отдать справедливость Потемкину - забыв о прошлом, он изо всех сил хлопотал о награждениях [1].

Вскоре после Рымника сдались Бендеры и Аккерман, гарнизоны которых потеряли всякую надежду, что им придут на выручку. Но перейти к активным действиям, достойно использовать столь великую победу Потемкин так и не сумел. Русские войска все еще не дошли до Дуная, и Суворов был позади того рубежа, на котором в первой турецкой войне сражался под руководством Румянцева.

А между тем международная обстановка стала меняться, и не в пользу России. 14 июля пала Бастилия, во Франции началась революция. Под ее влиянием в Бельгии, называвшейся тогда австрийскими Нидерландами, вспыхнуло восстание. Страна отделилась от Австрии, которой отныне было не до завоеваний на Востоке - вернуть бы свое на Западе. В начале следующего, 1790 года скончался, так и не завоевав ратной славы, император Иосиф. Его преемник Леопольд II, помимо бельгийской проблемы, нашел растроенную армию, пустую казну, волнения в Венгрии, угрозу войны с Пруссией и стоявшей за ней Англии. К тому же и на турецком фронте возобновились неудачи. Принц Кобургский осадил турецкую крепость Журжу на Дунае. Во время вылазки гарнизона он решил повторить суворовский маневр, приказав подпустить турок поближе и ударить в штыки. Но не обученные как следует владеть штыком, не обладавшие стойкостью русских солдат австрийцы были разбиты и откатились от стен крепости, бросив осадную артиллерию. Император помирился с турками, удовольствовавшись возможностью вернуть Бельгию. В этом же году Россия заключила мир с Швецией на условиях status quo, но это не могло компенсировать потери единственного союзника.

Положение усугублялось тем, что что австрийцы обязались не допускать русских в оккупированную ими Валахию, так что для наступления из Бессарабии в Добруджу оставался лишь узкий коридор, перерезанный устьем Дуная, на котором стояли турецкие крепости - Килия, Тулча, Исакча, Измаил. Осенью началось наступление. Первые три крепости были быстро заняты, оставалась сильнейшая - Измаил. Русские войска под командованием генерала Гудовича и флотилия под предводительством адмирала де Рибаса подступили к нему. Шла слабая бомбардировка в надежде, что турки падут духом и выбросят белый флаг, но этого не произошло. Было решено снять осаду и отойти. Потемкин заменил Гудовича на Самойлова, но тот быстро пришел к выводу о правильности решения своего предшественника. Но Потемкин, обычно избегавший рискованных предприятий, на этот раз заупрямился. Взятие Измаила было необходимо, и не только по стратегическим, но прежде всего по политическим соображениям. Враги России распространяли слух, что держава Екатерины - колосс на глиняных ногах! На карте стоял престиж Российской империи! Надо было брать Измаил во что бы то ни стало. Был только один человек, которому эта задача была по плечу. Правда, светлейший князь предпочел бы держать его в тени, поскольку его слава и без того начинала звучать слишком громко, но теперь приходилось подчиниться обстоятельствам.

Суворов после Рымника больше года находился в бездействии, ограничиваясь обучением и тренировкой солдат. Из гренадерских рот, сражавшихся с ним при Фокшанах и Рымнике, был в начале 1790 года сформирован полк, получивший название фанагорийского. Получив предприсание вступить в командование стоявшими под Измаилом войсками, Суворов немедленно выехал к крепости, направив туда своих фанагорийских гренадер и некоторые другие части. По пути он останавливал и возвращал начавшие отход от крепости русские полки. Вечером 2 декабря к русскому лагерю подъехало два всадника - Суворов и казак, везший узелок с его одеждой.

Увидев Измаил, Суворов сразу понял, что действительность намного превосходит все его предположения. Крепость имела форму треугольника, в основании которого лежал Дунай. После первой войны с Россией турки под руководством французских инженеров обнесли прежние измаильские укрепления - старого города, нового города и цитадели - новым валом и рвом протяженностью в шесть верст. На валу стояло 265 пушек. Правда, работы не были окончены - не было наружных укреплений, крытого хода, лишь один из семи бастионов был каменный, остальные земляные. Сила Измаила заключалась в многочисленном гарнизоне - 35 тысяч человек, из них половина янычары, восемь тысяч конницы. Сюда, для искупления вины, были посланы гарнизоны сдавшихся крепостей - Аккермана, Килии, Исакчи. Оборону возглавлял один из опытнейших турецких военачальников Айдозле Мехмед-паша. А Суворов даже с теми войсками, которые он подтянул себе на помощь, имел только 31 тысячу, из них почти половину составляли казаки, малопригодные для штурмовых действий. "Обещать нельзя" - так доложил от Потемкину и немедленно приступил к подготовке приступа.

Неподалеку от крепости был насыпан вал - точная копия измаильского. По ночам войска штурмовали его - днем упражнялись в штыковом бою. Непрерывно шла заготовка фашин и лестниц. Чтобы накормить изголодавшихся солдат, Суворов привлек в свой лагерь маркитантов со всей армии. Суворов лично неоднократно производил рекогносцировки, подчас подъезжая вплотную к крепости. Турки обстреливали назойливого старика, но понемногу привыкли и прекратили обстрел, не без любопытства поглядывая на вражеского командующего. Чтобы скрыть подготовку штурма, было построено две батареи, но это не достигло цели - перебежчики и пленные рассказали туркам о подготовке штурма, даже о направлении движения и задачах отдельных колонн. Суворова это не смутило. Суть его замысла оставалась в тайне, искусно составленная диспозиция скрывала его даже от начальников колонн.

Суворов убедился, что наиболее уязвимой является приречная сторона Измаила - здесь турки не ждали атаки, и по берегу Дуная укрепления были незначительны. Для штурма Измаила с этой стороны Суворов выделил 2/3 своих сил. Задача оставшихся войск заключалась в том, что заставить противника растянуть свои силы вдоль шестиверстого вала. Этого можно было добиться лишь в том случае, если войска везде будут вести штурм с предельной энергией и ожесточением. Поэтому в разговорах с солдатами и офицерами Суворов не делал различия между отдельными колоннами. Всем казалось, что предстоит равномерная атака крепости со всех сторон, и если бы турки узнали об этом, то это было только на руку Суворову.

Войска он разделил на три отряда, каждый из которых состоял из трех колонн. С северо-востока наступал 12-тысячный отряд Самойлова - по берегу Дуная штурмовала новый город колонна Кутузова в составе 5-ти батальонов, далее под общим руководством Безбородко шли состоявшие из спешенных казаков колонны Орлова и Платова, каждая из которых поддерживалась одним батальоном пехоты. С северо-запада наступал отряд Павла Потемкина - колонны Львова, Ласси и Мекноба, каждая из 5-ти батальонов, плюс три кавалерийских полка - всего семь с половиной тысяч человек. Адмирал де Рибас возглавлял флотилию и 9-тысячный третий отряд, который должен был высадиться на берегу Дуная. Колонны Арсеньева и Чепеги имели по три батальона и по две тысячи казаков, колонна Маркова - 5 батальонов и тысячу казаков. Кроме того, Суворов располагал и общим резервом - 12 эскадронов и 4 казачьих полка, численностью в две с половиной тысяч человек во главе с Вестфаленым [2]. Следует отметить, что Самойлов и Павел Потемкин приходились племянниками главнокомандующему.

Накануне штурма Суворов провел военный совет. "Два раза русские подступали к Измаилу, - произнес он, - и дважды отступали. Я решил либо взять Измаил, либо погибнуть под его стенами". Казачий атаман Платов, как младший из членов совета, первый высказал свое мнение: "Штурм". Остальные участники присоединились к нему. О том, что две недели назад было вынесено противоположное решение, даже не вспоминали. Суворов напоследок расцеловался со всеми генералами и сказал: "Сегодня молиться, завтра учиться, после завтра - победа либо славная смерть".
За два дня до штурма Суворов послал парламентера с предложением сдаться. К официальному ультиматиму он присоединил личную записку: "Я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление - воля, первый мой выстрел - уже неволя, штурм - смерть. Сие оставляю вам на рассмотрение". Айдозле Мехмед-паша ответил уклончивой просьбой о перемирии. Один из его помощников витиевато заявил парламентеру: "Скорее Дунай остановится в своем течении, чем сдастся Измаил". Суворов и не ждал иного исхода, предложение о перемирии он оставил без ответа. На 11 декабря был назначен штурм. Начать его было решено за два часа до рассвета, чтобы до наступления темноты успеть подавить всякое сопротивление.

В течение двух дней Измаил подвергался сильному обстрелу артиллерии. С русской стороны действовало около 600 пушек, большинство которых принадлежило флотилии де Рибаса и находилось на расположенном перед Измаилом острове Четати. Турки энергично отвечали. К вечеру 10-го канонада затихла. В 5-м часу утра, по сигнальной ракете, войска двинулись вперед. Туман позволил подойти на картечный выстрел. Турки узнали о предстоящем штурме и были наготове. Сражались они отчаянно - накануне штурма им зачитали фирман султана, предписывающий в случае повторной сдачи рубить им головы без суда. Крепость казалась настоящим вулканом, извергающим море огня. На валу было много женщин, вооруженных кинжалами и ятаганами - они знали, что ждет их в случае падения крепости. Стройно, в строгом порядке, с лучшими стрелками впереди подходили колонны ко рву, забрасывали его фашинами, приставляли лестницы и взбирались на вал. Стрелки оставались внизу, поражая защитников, узнавая их по огню выстрелов. Турки предпринимали многочисленные высадки, тесня и опрокидывая русские батальоны. Попеременно слышались крики "Ура" и "Алла". Особенно тяжко пришлось казакам. Лестницы оказались коротки, их поспешно связывали по-двое. Турки пошли в контратаку, казачьи пики оказались бесполезны в рукопашном бою, турки перерубали их саблями пополам, убивали казаков целыми сотнями. Колонна Кутузова дважды отбрасывалась от вала. Суворов приказал передать Кутузову, что назначает его комендантом Измаила, и уже доложил о том в Петербург. Третья атака достигла успеха. На противоположном крыле шедший впереди колонны Львова фанагорийский полк взял каменный казематированный бастион. В 8 часов утра внешний вал был повсеместно взят, сражение

К оглавлению