|
|
| |||
| . |
|
ТУЛЬЧИН И КОНЧАНСКОЕ
Суворов расположился в местечке Тульчин, выбранном им в качестве штаб-квартиры, поселившись в замке графини Потоцкой, с которой у него сложились близкие отношения. Ему подчинялись две дивизии, возглавлявшиеся Каховским и Волконским. Первые месяцы прошли безмятежно. Суворов гордился, что носит звание фельдмаршала, что командует крупнейшей в России армией. Впереди была желанная война с революционной Францией. Уже было объявлено, что в поход пойдет армия в 51 тысячу человек, были указаны полки, назначенные в поход, приказано их укомплектовать. Командующий не был назначен, но все называли Суворова. К нему посыпались просьбы от желающих принять участие в походе. Сам он считал этот вопрос решенным. Вызвав провиантмейстера, полковника Дьякова, Суворов велел привести все склады в порядок, пригрозив в противном случае повесить его. "Ты знаешь, дорогой друг, что я тебя люблю и слово свою сдержу" - добавил Суворов. Все его время поглощало обучение и воспитание войск, непрерывно проводимые маневры, которых он максимально приближал к боевой обстановке. Велась непрерывная стрельба холостыми зарядами, пехота шла в атаку со штыками наперевес и только в последний момент поднимала их вверх. Когда в маневрах принимала участие кавалерия, несколько человек нередко оказывались искалеченными, но Суворов не отказывался от принятой им системы обучения, основы которой он в эти месяцы изложил в своей знаменитой инструкции - "Науке побеждать", развивавшей и дополнявшей ранее написанное им, еще в бытность полковником, "Суздальское учреждение". Все внимательнее он смотрел на проходившие на западе сражения. 1794 -97 годы были временем поразительных побед французских армий. Принц Кобургский проиграл 26 июня 1794 года Журдану решающее сражение у Флерюс, после чего навсегда ушел от военных дел. Правда, месяц спустя во Франции пала якобинская диктатура и напряжение, с которым велась война, спало. В 1795 году боевые действия велись с переменным успехом, но в следующем году в Италии засияла звезда молодого Бонапарта. Суворов очень рано оценил талант французского полководца, и с течением времени ставил его все выше. Это сказалось даже в манере говорить о нем. Сначала он называл Бонапарта молокососом, затем мальчишкой, а под конец молодым человеком. Однажды Суворова спросили, кого он считает великим полководцем, и он назвал имена Цезаря, Ганнибала и Бонапарта. А ведь Наполеон только начинал свою карьеру военачальника. И высоко ценя французского полководца, Суворов мечтал о встрече с ним на поле сражения, не сомневаясь, что он может с ним сразиться и победить. "Далеко шагает мальчик, пора унять" - эти слова Суворова оказались пророческими, хотя "унять" выпало уже на долю суворовских учеников. 19 ноября 1796 года в Петербурге скончалась Екатерина. Ее надежды передать престол внуку Александру оказались развеянными, все взоры сразу же обратились на законного наследника, ее сына Павла. Манифесту о передаче престола Александру, подписанному, в числе прочих авторитетных лиц и Суворовым, не был дан ход. Сам Александр вместе с Аракчеевым, еще при жизни бабушки и тайно от нее, присягнул отцу. При жизни Екатерины отношения Суворова с Павлом были сдержанные, но неплохие. Иногда, правда, бывали стычки. Стараясь держаться подальше от матери, Павел поселился в Гатчине, где организовал для себя маленькое войско, построенное по прусскому образцу, ибо Фридрих Великий был в его глазах идеалом полководца. Однажды Суворов, проезжая через Гатчину, позволил себе в обычной иносказательной форме выразить неодобрение увиденному. Павел вспыхнул: "Извольте перестать дурачиться, - крикнул он, - Я отлично вижу, что кроется за вашими шутками"! Суворов сразу же угомонился, но выйдя, пропел: "Prince adorable! Despote implacable!"* Но Павел знал, что фельдмаршал со всеми дурачится, а Суворову был известен нрав Павла. -------------------------------- *"Великолепный принц! Неумолимый деспот!" ------------------------------- Первые месяцы правления император был занят сведением счетов с придворными матери, и фельдмаршал, встречавший при ее дворе холодный прием, не вызывал у него подозрений. "Прощай, не забывай старых друзей" - так поздравляет он Суворова с рождеством. Суворов, со своей стороны, проявляет полную лояльность к новому государю. Начавшаясь смена министров обрадовала его - прежних он не мог помянуть добром. "Ура! Мой друг, граф Безбородко, первый министр" - так восклицает Суворов в одном из писем. На первых порах Павел делает шаги для завоевания популярности. Он позволяет отдохнуть утомленной непрерывными войнами стране, заключает мир с Персией, отказывается от похода во Францию, освобождает Костюшку, Новикова, Радищева. На западе Европы заключение Бонапартом 18 апреля 1797 года Леобенского перемирия, а затем 18 октября Кампо-Формийского мира, казалось, положило конец войне. Но все это было преходяще. Боясь проникновения "якобинской заразы", император прибегает к совершенно необычайным мерам. Гонениям подвергаются даже отдельные слова: вместо "граждане" было предписано говорить "жители", вместо "стража" - "караул", слово "общество" и вовсе запрещено без всякой замены. Все это для Суворова могло быть терпимо, но император вскоре начинает свою военную реформу. Образцом для нее служила прусская армия, подобно тому как для военных преобразований, проводившихся в русской армии в начале XIX века - армия наполеоновская. Наблюдая процветавшие при Екатерине, так же, впрочем, как и при ее предшественниках и преемниках, коррупцию и казнокрадство, Павел, видимо, пришел к мысли, высказанной впоследствии его третьим сыном, императором Николаем I: "В России есть только один честный человек" - сам государь. Способ обуздать злоупотребления император видел в одном - сосредоточить в своих руках все решения, все нити управления. Подданные, от министра до последнего крепостного, в пользу которого Павел издал указ "О трехдневной барщине", должны быть лишь безгласными исполнителями. Важнейшие рычаги управления армией - производство в новый чин, увольнение в отпуск - стало исключительной прерогативой императора. В армии прежние дивизии были заменены инспекциями, представлявшие территориальные управления и напоминавшие позднейшие военные округа. Во главе каждой инспекции стояли три инспектора - по пехоте, артиллерии и кавалериии - формально совершенно бесправные и обязанные только докладывать императору. Но на практике их значение, конечно, было огромно. В инспекторы Павел назначал обычно знакомых ему гатчинских офицеров. Во главе каждого полка стоял командир полка - в чине полковника, совершенно бесправный, и обладавший несколько большими полномочиями "шеф" - почетный командир, в генеральском чине. Старший по чину шеф мог возглавить объединение нескольких полков, именовавшихся по привычке корпусом, дивизией, колонной. В этом случае полковник его полка становился его реальным командиром. Сам Суворов был назначен шефом Суздальского полка, которым он когда-то командовал. Вряд ли он мог уделять ему много внимания. Полки стали именовать по имени их шефа, что тоже имело отрицательную сторону. Терялась преемственность, утрачивалась воинская традиция. Ну кому и что говорило название "гренадерский полк Жеребцова" - а речь шла о любимом полке Суворова, знаменитых фанагорийских гренадерах. Генералов на каждый полк, конечно, не хватало, из забвения извлекали давно ушедших в отставку стариков, но зато возникла необходимость в производстве новых генералов - этого и добивался император, стремясь создать себе прочную опору в армии. Пошла волна повышений. Полдюжина генералов-аншефов - Репнин, Каменский и другие, стали фельдмаршалами. Но столь же быстро происходили и разжалования. "Награда утратила свою прелесть, наказание - сопряженный с ним стыд" - писал Карамзин. Упразднялись не только дежурства, выполнявшие функции штабов, но и полковые канцелярии, что расстроило управление войсками. Вновь вводилась форма прусского образца и даже косы для солдат. Численность армии заметно сокращалась, в полках вместо трех батальонов осталось два, особенно пострадала самая ценная часть армии - егеря. Егерские корпуса были распущены, остались только егерские батальоны, вскоре, правда, сведенные в егерские полки [5]. Были, конечно, и положительные моменты. Фридрих во второй половине своего царствования перевооружил свою армию новыми мощными пушками австрийского образца, убедившись на поле сражения у Лейтена в 1757 году в их превосходном действии, и теперь копирование прусской артиллерии улучшило артиллерию русскую и подготовило те преобразования, которые проводились Аракчеевым начиная с 1805 года. Будучи поклонником Фридриха Великого, Павел любил повторять: "Солдат есть простой механизм, артикулом предусмотренный". Он охотно следовал советам Репнина и Аракчеева, полагавших что "Чем ровнее шаг, тем больше надежды на победу"*. Фридриховские войска действительно шли в атаку "гусиным шагом" - 75 шагов в минуту, что позволяло поддерживать равнение в линии войск. Но император не видел происшедших за последние тридцать лет сдвигов в военном искусстве, наметившийся отход от линейной тактики, доведенной Фридрихом до совершенства, превратившегося в шаблон, не оценил достижений новой французской армии, не осознал, что ее основные принципы были предвосхищены Суворовым. Впрочем, не понял Павел и самого Фридриха. Непрерывная муштра, беспощадные телесные наказания, механическое повиновение - все это было унаследовано великим королем от создателя прусской армии принца Леопольда Дессаусского, и он не хотел ломать работающую как автомат военную машину. Но и самого короля подчас беспокоило подобное обращение с солдатами: "Самая загадочная вещь для меня - чем обеспечивается наша собственная безопасность в нашем собственном лагере" - как-то заметил Фридрих. А лучшая часть его армии - знаменитая прусская конница, созданная самим Фридрихом, комплектовалась не из наемников, а из сыновей прусских землевладельцев, пусть даже крестьян, и в ней почти не знали телесных наказаний. Ведь не поставишь же фельдфебеля |
| . |
|
с палкой позади несущейся во весь опор кавалерии. Сложные маневры, плац-парадная муштра, перед которыми преклонялся Павел, были для Фридриха лишь способом скрыть от специалистов других армий простоту средств, с помощью которых он добивался победы.
------------------------------------ *Характерно, что даже в 1814 году Аракчеев сделал замечание возвращавшемуся из похода во Францию полку за разболтанный шаг и услышал от командира дивизии М.С. Воронцова дерзкий ответ: "Это тот самый шаг, которым полк дошел до Парижа"! ------------------------------- Суворов с самого начала восстал против "прусских затей" императора. Перечеркивались реформы Румянцева, Потемкина, его собственная полувековая служба. Штаб он не распустил, по-прежнему самостоятельно увольнял в отпуска, получая все чаще и чаще выговоры от Павла. Недовольство императора обращалось против суворовских войск. Как-то ему доложили, что один полк до сих пор не получил медалей за взятие Праги. Павел ответил: "Медалей не будет. Прагу я почитаю не за военное дело, а закланием жидов". Конечно, Суворов был не один. Много закаленных в огне сражений офицеров не желали реформ не бывавшего ни в одной битве монарха. Однажды была даже высказана мысль идти всей армией на Петербург. Суворов и слушать до конца не захотел, хотя и не доложил о столь крамольных речах. В конце концов было решено прибегнуть к открытой демонстрации: Суворов и 16 видных генералов армии и офицеров штаба разом подают в отставку. Суворов звал их управлять своими имениями. 3 февраля он написал прошение об оставке, но оно еще не успело дойти до столицы, когда 6 февраля на разводе Павел отдал приказ: "Фельдмаршал Суворов,... отнесясь, что войны нет и делать ему нечего... за подобный отзыв отставляется от службы". Враги злорадствовали, друзья незаметно отдалились от Суворова. 16 генералов, поняв, что Павла не остановить, решили в отставку не подавать. Много их в ближайшие месяцы было уволено, разжаловано, арестовано. Суворов после трогательного прощания с войсками уехал в Кобрино. Но Павлу было мало этого. Перед оставным полководцем вдруг возник коллежский асессор из тайной экспедиции (так тогда называлось КГБ) Николев с предписанием императора - перевести Суворова в его родовое имение Кончанское. Суворов не успел даже взять драгоценностей и денег - бричка была наготове, и они отправились в путь. В затерявшуюся среди густых лесов и топких болот деревушку привез в мае 1797 года Николев старого фельдмаршала. Над прославленным, но неблагонадежным полководцем надо было установить строгий надзор. И местный городничий, и сосед-помещик постарались уклониться от столь неблагодарной миссии. Тогда вспомнили о Николеве, с такой ретивостью доставившего Суворова к месту ссылки. Нервы Суворова не выдержали, он взмолился о пощаде - император написал на его прошении: "Оставить без ответа". Николев учтиво препятствовал Суворову отлучаться из деревни, принимать соседей, перлюстрировал его корреспонденцию. Его мелочная опека терзала старика. Помещичий дом обветшал, зимой Суворов жил в двухэтажной крестьянской избе, в которой одна комната была расположена над другой. Вскоре его навестила любимая дочь Наташа с внуками, это немного развлекло Суворова. Но через два месяца они уехали, он вновь остался один. Павел, со своей стороны, нетерпеливо ждал, когда старик смирится и позволит упрятать себя куда-нибудь в армию, для отвода глаз Европы. При всем своем сумасбродстве он понимал, насколько недоброжелательно встречена ссылка великого полководца в армии и в Европе. Предпринятое тайной экспедицией расследование не выявило криминала в действиях и разговорах Суворова. Тогда Павел в феврале 1798 года послал племянника Суворова Горчакова привезти фельдмаршала в Петербург. Одновременно был отозван из Кончанского Николев. В пути Суворов наблюдал войска, жизнь города и деревни, и только укрепился в своей непримеримости. Пусть ссылка в далеком Кончанском, но не одобрение, пусть косвенное, прусских затей императора. Это выражалось им, по обычаю, в иносказательной форме. Дошло до того, что он первым уехал с развода караулов. Горчаков с ужасом шептал, что никто не имеет права покидать развод раньше императора. "Брюхо болит" - пожал плечами полководец. В конце концов Суворов прямо попросился у Павла обратно в деревню. С явным неудовольствием император выразил свое согласие. Все же эта поездка ободрила полководца. С него был снят надзор, несколько месяцев он находился в ровном и веселом настроении, часто посещал соседей и, конечно, вволю чудил. Один помещик приехал к нему в гости на восьми лошадях. Получив согласие на ответный визит, от созвал всю округу, слетевшуюся взглянуть на опальную знаменитость. Каково же было всеобщее удивление, когда они увидели Суворова, восседающего в бричке, запряженной 80 лошадьми. Форейтор полчаса заводил их во двор и разворачивал в круг. Домой фельдмаршал уехал на одной лошади. Мнение кончанского затворника по-прежнему интересовало Павла. Он послал как-то к нему французского эмигранта генерала Прево де Люмиана, в упор поставившего вопрос о войне с Францией. Суворов в нескольких словах изложил свой план кампании: оставить два обсервационных корпуса у Страсбурга и Люксембурга, идти, сражаясь, к Парижу, не теряя времени и не тратя сил на осады крепостей. Только два человека могли составить такой план - фельдмаршал Суворов и генерал Бонапарт. Конечно, павловские специалисты единодушно отвергли его. А ведь по подобному плану союзные войска дошли в 1814 году до Парижа. Тем временем Павел продолжал чинить мелкие пакости. Он подверг опале Горчакова, запретил невинную патриотическую книжку о победах русского полководца и с удовольствием смотрел, как у того начались денежные неприятности. После смерти отца в 1776 году Суворов унаследовал около двух тысяч душ крестьян. В последующие годы он еще прикупил тысячи полторы. Затем ему было пожаловано и обширное Кобрино. Все это было немалое хозяйство, приносило ему около 50 тысяч рублей в год. Но теперь, видя отношение императора к фельдмаршалу, на него всей тяжестью обрушилось русское сутяжничество. Иски предъявлялись по самым невероятным поводам. Дошло до того, что какой-то польский пан предъявил претензии по поводу ущерба, причиненного его имению русской артиллерией в 1794 году. Сумма исков превысила 100 тысяч рублей. На Кобрино был наложен секвестр. Все это мучило и раздражало Суворова, в противоположность дворянским традициям ненавидевшего долги. "Не подло бедну жить, а подло должну быть" - не раз говорил он сыну Аркадию. С женой Суворов расстался давно. Несмотря на рождение дочери Наташи, которую Суворов нежно любил, брак оказался неудачным. Супруги то и дело ссорились, Варвара Ивановна стала нарушать супружескую верность. Возмущенный ее связью с его собственным внучатым племянником Николаем Суворовым, полководец начал в синоде дело о разводе. Екатерина как-то склонила супругов к примирению. Но беременность жены в 1784 году преисполнило чашу терпения Суворова. Родившегося Аркадия он своим сыном признать отказался, настоял на разводе и даже вернул, несмотря на возражения тестя, полученное приданое, положив в отместку на содержание бывшей жены всего 1200 рублей в год. Правда, позже эта сумма была увеличена до трех, а затем по указанию императора Павла - и до пяти тысяч рублей. С дочерью после ее замужества отношения охладели, Суворов остался совсем один. Лишь в 1799 году в Италии он встретил сына, которого до этого совсем не знал - Павел прислал Аркадия к отцу. Во время похода тот неоднократно проявлял и храбрость, и военное дарование. Отважный мальчик стал заполнять пустоту в сердце Суворова. "Мне хочется Аркадию все целиком оставить" - писал незадолго до смерти полководец. Но все это пришло слишком поздно. Утомленный и издерганный старик обратился к императору разрешить ему, подобно деду, постричься в монахи. Это была просьба человека, уже наполовину покончившего счеты с жизнью. Всю зиму ждал Суворов ответа. И вдруг в начале февраля 1799 года в утонувшее в сугробах Кончанское ворвался на фельд-егерской тройке генерал Толбухин с высочайшим рескриптом - Павел звал Суворова в Италию, командовать русско-австрийскими войсками, сражающимися против французов. В тот же день, заняв у старосты Фомки денег на дорогу, фельдмаршал выехал в Санкт-Петербург. |
| Назад |
| К оглавлению |
| Далее |
