Суворов. Краткая биография

	Sign In Sign-Up

Сергей Сибейкин
СУВОРОВ. КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

Обратно
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
В детстве я очень любил читать известную книгу Осипова (настоящая его фамилия - Куперман) "Суворов". Многие страницы помню до сих пор. Конечно, сейчас, через двести лет после смерти полководца и шестьдесят лет после написания книги знаю много больше, на многое смотрю другими глазами, смог оценить авторов, которых предпочитали критиковать или не замечать во времена Осипова - Клаузевица, Милютина, Орлова. В конце концов появилось желание изложить на бумаге, как выглядят рассматриваемые события не с верноподданически-самодержавной или ортодоксально-коммунистической точки зрения, а из нового, третьего тысячелетия от рождества Христова.

Детство, начало службы и семилетняя война

Первая польская война

Первая турецкая война

Меж двух турецких войн

Вторая турецкая война

Вторая польская война

Литература

ДЕТСТВО, НАЧАЛО СЛУЖБЫ И СЕМИЛЕТНЯЯ ВОЙНА
Александр Васильевич Cуворов родился 13 ноября 1730 года* в Москве в дворянской семье. Его отец, Василий Иванович, был небогат, владел лишь захудалым поместьем Кончанское в Новгородской губернии, но на государственной службе пошел далеко, был во время Семилетней войны 1756-1763 губернатором Восточной Пруссии, оккупированной русскими войсками, а впоследствии даже некоторое время генерал-прокурором сената. Был он чревызвычайно скуп, и передал в известной мере эту черту своему сыну. Большое влияние на маленького Александра оказал его дед Иван Григорьевич. Без сомнения, многими чертами своего характера - религиозностью, любви петь на клиросе, пристрастию к седой русской патриархальности - Суворов был обязан тесным общением в детстве с дедом.
---------------------------------------------
*В некоторых источниках годом рождения Суворова указывается 1729.
----------------------------------------------
Со времен Петра I каждый русский дворянин должен был служить, причем проходя службу с нижних чинов. Дворяне нашли способ приноровиться к этому закону: они стали записывать своих сыновей в армию сразу после рождения, а иногда и до него. Как писал Пушкин в "Капитанской дочке", где повествование ведется от имени главного героя Гринева: "Отец, узнав, что матушка моя в тягости, записал меня в полк. Если бы родилась дочь, он доложил бы о смерти рядового Гринева". Живя в отцовском доме, дворянские "недоросли" постепенно поднимались по служебной лестнице и приходили в армию уже офицерами, подчас даже старшими, командовали поседевшими в боях людьми. Подобное практиковалось и в соседних странах. Племянник австрийского императора Иосифа II эрцгерцог Карл, первый полководец, одержавший победу над Наполеоном, стал полковником в пятилетнем возрасте. Известный русский мемуарист Энгельгардт не без юмора описывает, как производились подобные назначения: "Когда мне было 8 лет, к моему отцу в гости приехал его друг, тоже генерал, был им угощаем, и произвел меня в сержанты - отец мой никак не хотел произвести меня сам, опасаясь, что впоследствии будут его этим упрекать. Но так как я очень понравился гостю тем, что отменно бил в барабан и литавры, то он, взяв это в предлог, в благодарность за угощение сделал мне повышение".

Но, по иронии судьбы, будущий генералиссимус не был при рождении записан в полк. Его отец вообще не благоволил к военной службе, а тут еще и мальчик родился слабого здоровья. Но неискоренимая любовь к военному делу проявилась у маленького Александра с раннего детства. Он прочитал все военные книги в отцовской библиотеке, и военные игры стали его любимейшим занятием. Отец читал ему нотации, но в конце концов махнул рукой. Не подлежит сомнению, что, возмужав, Александр настоял бы на своем призвании, но тут ему повезло: когда ему было одиннадцать лет, к отцу в гости приехал его старинный друг, чернокожий генерал Ганнибал, увековеченный Пушкиным в неоконченной повести "Арап Петра Великого". Василий Иванович пожаловался другу на причуды сына, Ганнибал заинтересовался и прошел в детскую, где Александр как раз занимался военной игрой. Ганнибал принял в ней участие и быстро почувствовал, что это не просто игра, что мальчик действительно разбирается в военном деле. Дошло даже до спора, в котором он, генерал и тезка великого полководца, встретил достойного оппонента. Короче, вернувшись к отцу, Ганнибал безапелляционно заявил, что вопрос о своем будущем призвании уже решен самим Александром, и решен вполне правильно. "Если бы был жив батюшка наш Петр Алексеевич (т.е. Петр Великий) - добавил Ганнибал, - то он бы расцеловал его в обе щеки и определил обучаться военному делу"[1].

Василия Ивановича, видимо, и самого тревожила перспектива непрерывных стычек в будущем о направлении карьеры сына, и положившись на авторитет Ганнибала, он в следующем же году записал Александра в Преображенский полк, в котором числился и сам, хотя никогда там не бывал. Но еще в течение пяти лет Александр жил дома, готовясь к будущей службе. Курс наук был весьма обширен, но проходили их дворянские "недоросли", как правило, более чем поверхностно. Что до Александра, то отец мог дать ему некоторые указания по математике, истории и фортификации, иностранные языки он начал изучать еще раньше, но серьезных занятий мальчик все же был лишен из-за скупости отца, не желавшего тратиться на учителей. Все, что знал Александр, он достиг путем самообразования. К концу жизни он был одним из наиболее образованных людей того времени, недурно знал, например, семь иностранных языков, но отсутствие систематического образования в детстве, конечно, сказывалось. Обширные знания его то и дело обнаруживали пробелы, по русски он писал с грамматическими ошибками.

Наконец, в 1747 году он прибыл в свой полк. Теперь сказалось то, что он поздно начал службу. В течение семи лет ему пришлось оставаться в нижних чинах. Правда, в конце концов это пошло ему на пользу, поскольку он не понаслышке узнал жизнь простого солдата. К тому и сама служба была нетяжела - полк был гвардейский, привилигированный, большинство не только офицеров, но и рядовых были из дворян. Суворов не преминул воспользоваться обычными льготами. Жил он не в казарме, а на квартире у своего дяди, служившего майором в соседнем Семеновском полку, имел при себе двух-трех крепостных, выполнявших за него хозяйственные наряды. К службе он относился добросовестно и был поэтому на хорошем счету, так что его длительное пребывание в низах объясняется общей неповоротливостью тогдашнего чинопроизводства.

Только в 1754 году Суворов был произведен в поручики, после чего переведен в Ингерменландский пехотный полк. Два года спустя, видя, что продвижения по службе по-прежнему нет, он перешел в интендантство, где у его отца были обширные связи, и еще через два года был уже подполковником. Здесь Суворов имел возможность основательно изучить постановку снабжения армии, которая было настолько далека от совершенства, что как-то впоследствии он заметил: "Если интендант прослужил два года - значит, можно вешать без суда"*. Невольно вспоминается замечание Энгельса: "Только буржуазное государство способно удовлетворительным образом снабжать свои войска" [6].
--------------------------------
*Нелишне отметить, сам Суворов гордился тем, что за свою долгую жизнь ни разу не подписал ни одного смертного приговора.
--------------------------------
В эти годы шло формирование характера Суворова. В 1740 году пал Бирон, вступление на престол дочери Петра Великого Елизаветы Петровны означал переход власти из рук курляндских немцев к русскому дворянству. Оно охотно разделяло непрерывные развлечения "веселой царицы", добывая средства для них всеми доступными средствами - от беспощадного угнетения крепостных до прямого казнокрадства. Однако Суворову, унаследовавшему прижимистость отца, подобный образ жизни пришелся не по душе. Он редко бывал на балах, уклонялся от участия в попойках офицеров, быстро заслужив в полку репутацию "чудака". Длительное пребывание в низах, необходимость выделиться из толпы стимулировало его природные странности и в конце концов привело к знаменитым "суворовским чудачествам", из-за которых он подчас производил впечатление просто сумашедшего. Еще при жизни его имя стало овеяно легендой. Но в серьезные моменты он неизменно проявлял непоколебимое самообладание и железную выдержку. Будучи от природы слабого здоровья, он непрерывной тренировкой так закалил свой организм, что в 70-летнем возрасте смог пройти наравне с солдатами свой знаменитый Швейцарский переход. Предметом его увлечения была поэзия. Он и сам писал стихи. Хотя они и были слабы, но подчас оборачивались злыми эпиграммами. Достаточно вспомнить четырехстишие, приведшее в бешенство Потемкина, жаловавшегося на злоязычного полководца императрице Екатерине:

Одной рукой он в шахматы играет,
Другой рукой народы покоряет,
Одной ногой разит и друга и врага,
Другою топчет он вселенной берега.

Екатерина ответила Потемкину: "Григорий Александрович, найди ты какого-нибудь рифмоплета, он тебе сочинит эпиграмму и похлеще". В результате появилось стихотворение Державина:

Сей Российский Геркулес,
Где, сколько ни сражался,
Всегда непобедим остался,
И жизнь его полна чудес.

Теперь Екатерине пришлось успокаивать Суворова. Когда он, наконец, ушел, императрица вздохнула: "И что за страна! Полководцы пишут друг на друга эпиграммы, а потом еще и обижаются. Ну сущие дети".

Служа Марсу, Суворов был поклонником Аполлона. Окружающие знали его слабость, и нередко пользовались ею. Так его управляющий Матвеич, порядочный плут, посылал отчеты, составленные в стихах, уверенный, что их встретит благожелательный прием.

Дальше продвигать сына вверх по лестнице чинов Василий Иванович, видимо, уже не мог, но перед Александром в это время открылась возможность и самому проявить свои способности - Россия вступила в Семилетнюю войну, ведя ее совместно с Австрией, Францией и рядом других, менее крупных государств. Противником был крупнейший полководец того времени, прусский король Фридрих Великий. Находясь во главе своей маленькой, бедной и отсталой страны, при скудной и нерегулярной денежной помощи Англии, он воевал против всей Европы, и из десяти битв проиграл только три. Вышколенная армия, изобретенный им "косой" боевой порядок, бездарность и разногласия противников не раз помогали Фридриху выпутываться из, казалось бы, безнадежной ситуации. Надо думать, что Суворов обязан Фридриху больше, чем это признавали и он, и его биографы. Во всяком случае, знаменитая суворовская триада - "глазомер, быстрота, натиск" (intuition, rapidity, impact) - явно навеяна действиями превосходной фридриховской конницы.

Большую часть Семилетней войны Суворов провел на интендантских и адъютантских должностях. Он присутствовал при битве у Кунерсдорфа в 1759, где русские войска наголову разбили Фридриха, при кратковременном занятии в 1760 столицы Пруссии Берлина, но никакой самостоятельной или хотя бы активной роли при этом не играл. Лишь в 1761 году он был назначен начальником штаба кавалерийского корпуса генерала Берга. Командуя отдельными, подчас довольно крупными кавалерийскими отрядами, он в многочисленных стычках с прусской кавалерией проявил незаурядную храбрость и выдающийся полководческий талант.

Фридрих уже помышлял о самоубийстве или, по крайней мере, об отречении, но тут пришло спасение - в декабре 1761 года скончалась императрица Елизавета Петровна, на престол вступил горячий поклонник Фридриха Петр III, немедленно пошедший на заключение мира и союза с прежним врагом. Петр III правил всего полгода, был свергнут своей женой Екатериной и вскоре убит*. Но в войну Россия больше не вступила.
-------------------------------
*Василий Иванович Суворов был участником этого переворота.
------------------------------
По окончании войны Суворов был произведен в полковники и назначен командиром Суздальского пехотного полка. Им он командовал в течение пяти лет, тщательно обучая в соответствии с приобретенным боевым опытом ("Тяжело в ученье - легко в бою"), обращая особое внимание на развитие самостоятельности и инициативы солдат ("Каждый солдат должен понимать свой маневр"), удар холодным оружием ("Пуля дура - штык молодец"), ночные действия, совершению быстрых маршей. Вряд ли можно было рассчитывать достигнуть превосходства в стрелковом бою, особенно при наличии худшей материальной части. Так, железный шомпол позволял прусским ружьям делать 5 выстрелов в минуту, в то время как русские делали лишь 3, хотя артиллерия - единороги Шувалова - и показала во время войны свое превосходство над прусскими пушками. В этих условиях естественна была ставка на нестандартные действия - внезапно, ночью, штыком - учитывававшие национальные особенности русского солдата. Преимущество русской армии заключалось в ее моральном состоянии и системе комплектования. В Западной Европе преобладал метод вербовки, в армию привлекали по добровольно-принудительному методу кого угодно, лишь бы он подходил по росту, солдаты получали жалованье. В России же действовала основанная Петром I рекрутская повинность с 25-летним сроком службы. Посланный "миром", русский рекрут приходил в казарму защитником родной земли и сражался несравненно более стойко, чем западно-европейский наемник, сплошь и рядом служивший в иностранной армии*, охотно дезертировавший и уклонявшийся от боя. Многовековая традиция защиты родины от окружающих ее врагов - татар, шведов, поляков - лежала в основе глубокого, стихийного патриотизма русского солдата, и в этом отношении с ним могли соперничать разве что испанцы со своей традицией реконкисты**, что так ярко проявилось во время наполеоновских войн.
-----------------------------------
*И французы, и англичане охотно покупали армии различных немецких князей, для которых продажа солдат нередко служила основным источником дохода.
**Реконкиста - проходившее с сражения под Ковандонгой в 718 до взятие Гренады в 1492 отвоевание Испании от мавров, под зеленым знаменем ислама вторгшихся в нее в 711 году из Африки.
-------------------------------
От солдат Суворов требовал дисциплины и самопожертвования, импонировал им тем, что ограждал от излишних тягот, не позволял офицерам входить в мелочи и придираться к пустякам. Будучи вообще мягок в наказаниях, он бывал беспощаден, когда дело касалось основ военной службы или выказывалось неповиновение, и взыскивал строже с высших, чем с низших. Дисциплину он поддерживал любыми средствами, не останавливался перед шпицрутенами, особенно когда речь шла о таких преступлениях, для которых он не находил оправданий - воровство, мародерство. Взятые штурмом города неизменно отдавал на поток и разграбление своим войскам - это была традиция, соблюдавшаяся не только им.

Для военного обучения использовался любой предлог. Большой шум наделал инцидент, когда во время учебного похода полк проходил мимо монастыря, и Суворов приказал взять его штурмом. Суворову грозили крупные неприятности, и только благодаря вмешательству императницы Екатерины дело было замято. В 1768 году Суворов был произведен в бригадиры, и в следующем же году перед ним открылось новое военное поприще, на этот раз на территории Польши

ПЕРВАЯ ПОЛЬСКАЯ ВОЙНА
Непрерывное вмешательство России во внутренние дела Речи Посполитой, владения которой все еще охватывали территории Польши, Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины (кроме Киева), вызвало в конце концов отпор со стороны патриотически настроенной шляхты. Екатерина совместно с Фридрихом возвела на польский престол Станислава Понятовского, недалекого слабохарактерного магната, одно время находившегося в интимных отношениях с нею. Удобнейшим способом вмешательства стала защита прав диссидентов - слоев польского общества, не принадлежавших к католической или греко-униатской церкви, то есть прежде всего православных и протестантов. Сейм под давлением России и Пруссии, окруженный солдатами генерала Репнина, приказавшего арестовать четырех вождей оппозиции, принял закон об уравнении прав диссидентов и католиков, но шляхта негодовала. Как обычно, дело свелось к организацию корфедерации шляхты, имевшей по закону право сопротивления королю.

В 1768 году в маленьком городке Баре на турецкой границе была провозглашена "Барская конфедерация", открывшая военные действия против России и ее ставленника короля Станислава. Конфедераты нашли поддержку у Турции, объявившей войну России, и Франции, пославшей им деньги, некоторое количество офицеров и солдат. Главные силы русской армии во главе с фельдмаршалом Румянцевым были направлены против Турции и ее вассала, крымского хана. В Польше же был сосредоточен корпус во главе с генерал-поручиком Нуммерсом, которого затем сменил Веймарн, в состав которого включен и Суздальский полк.

Положение осложнялось восстанием гайдамаков, во главе которого стал пришедший из России отряд казаков, предводительствуемый Железняком (не надо путать его с матросом, объявившем в 1918 году о прекращении заседаний Учредительного собрания в России на том основании, что "Караул устал"). Железняк объявил, что у него есть "Золотая грамота" императрицы Екатерины, предписывающая восстание против поляков за притеснение православия. Находившийся на польской службе отряд "надворного казачества", под предводительством Гонты направленный против гайдамаков, присоединился к ним. Начались беспощадные погромы. Вешали на одном дереве по трое - поляка, еврея и пса - и прибивали табличку с надписью: "Лях, жид и собака - а вера одна". Гайдамаки подошли к Умани, которая сдалась после краткого сопротивления. По условиям капитуляции полякам была обещана неприкосновенность. Об евреях ничего не говорилось. Вступив в Умань, гайдамаки стали резать и истреблять евреев, когда евреи кончились, принялись за поляков... Общее число жертв "Уманской трагедии" оценивается в 16 тысяч человек.

Покончить с восстанием выпало на долю русских войск. Генерал Кречетников послал к гайдамакам своего офицера, именуемого в источниках просто "Кривым", который предложил Железняку и Гонте выступить совместно на войну с поляками. Те согласились, и тогда "Кривой" заметил, что неплохо бы отметить заключение соглашения. Какой же казак откажется от пирушки! А когда они перепились, то их, голубчиков, можно было повязать голыми руками и доставить по начальству. Железняк был русским подданным, и по приговору русского суда его сослали в Сибирь. С дороги он с товарищами бежал, был пойман, наказан кнутом и отправлен дальше по этапу. О его дальнейшей судьбе мы ничего не знаем. Гонта, как польский подданный, был передан в руки польского правосудия. По приговору суда, с него содрали 12 полос кожи, после чего трижды четвертовали и в 12 польских городов было послано по куску его тела. Лишившись предводителей, восстание закончилось само собой, и дальнейшее успокоение вносили уже суды. Разъезжая по местечкам, они наказывали провинившихся с жестокостью, которой могли бы позавидывать и наказуемые.

Суворов в Польше получил под команду бригаду, в состав которой вошел и Суздальский полк. Выступив по собственной инициативе вперед, он в сражении под Ореховым нанес поражение польскому отряду, возглавлявшемуся братьями Пулавскими. Поляки потеряли одного из своих вождей - русский кавалерист наскочил на Казимира Пулавского, старший брат его Франц бросился на помощь, спас, но сам был убит наповал. Веймарн осыпал Суворова бесчисленными упреками "за недисциплинированность", и подал на него жалобу в военную коллегию. Она осталась без ответа, а Суворов произведен в генерал-майоры.
Однако неприятности не прекратились. Веймарн продолжал придираться к Суворову, поставил как-то ему на вид, что своими быстрыми передвижениями он изнуряет людей. "Читайте Цезаря, - парировал Суворов, - римляне быстрее нашего ходили". Но Веймарн не был расположен считаться с примером Цезаря. Однажды он поставил Суворова под команду протежируемого им немецкого генерала Древица, который был моложе и младше чином Суворова. Тот не выдержал и открыто возмутился. Дело было в том, что Древиц приказывал отрезать у польских офицеров, вторично взятых в плен, правую кисть руки, и Суворов ненавидел за это Древица. Наконец Веймарна сменил Бибиков, с которым у Суворова установились хорошие отношения.

В 1771 Суворов встретился под Ланцкороной с отрядом французского полковника Дюмурье. Пулавский отказался сражаться под командой иностранца, и Суворов, не дожидаясь пехоты, рискнул атаковать одними казаками и регулярной конницей подчиненного ему Древица. Неустойчивая польская пехота обратилась в бегство. Затем Суворов погнался за Пулавским, но тот искусно увел свой отряд. Придя в восторг, Суворов послал Пулавскому свою любимую табакерку. И наконец, благодаря внезапному нападению Суворов рассеял у Сталовичей войско литовского великого гетмана Огинского, решившегося, после долгих колебаний, примкнуть к конфедератам. Сам Огинский бежал за границу. Его огромные имения с 6 тысячами крепостных были конфискованы и пожалованы Репнину, который, однако, пожизненно выдавал Огинскому весь доход с конфискованных поместий.

Сменивший Дюмурье французский генерал Вьомениль, чтобы поднять упадший дух поляков, решил совершить дерзкое предприятие - захватить Краковский замок, охрана которого была доверена Суздальскому полку. Ночью, пока офицеры веселились на балу, отряд французов проник в замок по сточным трубам и взял в плен гарнизон. Попытка Суворова взять замок штурмом была отбита. Пришлось прибегнуть к блокаде. В конце концов гарнизон сложил оружие. Суворов при капитуляции настоял, что каждый человек из замка должен покинуть его тем же путем, каким вошел в него - так что пришлось французам еще раз купаться в канализации.

Силы поляков подошли к концу, и в 1772 году был произведен первый раздел Польши. Россия, Австрия и Пруссия получили по куску польской территории. Шляхта и магнаты протестовали, но это был глас, вопиющий в пустыне. Большинство смирилось в обмен на объявленную амнистию, и утешились, сохранив свои имения. Казимир Пулавский, изгнанный с родины, жил несколько лет во Франции, затем уехал в Америку, где началась другая национальная война, и был убит в 1779 году в сражении под Саванной. Интересно отметить, что покидая Польшу, он отдал дань уважения Суворову и выразил скорбь, что у поляков не нашлось подобного человека.

ПЕРВАЯ ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА

После окончания боевых действий в Польше Суворов был в 1773 году переведен на турецкий фронт. В 1770 году главнокомандующий Румянцев одержал блестящие победы над татарами при Ларге и турками при Кагуле. Тогда же Балтийский флот, приплыв под руководством Алексея Орлова в Средиземное море, уничтожил турецкий флот в сражении у острова Хиос и в Чесменской бухте. Но развить эти победы русское командование не смогло. В 1771 году был занят Крым, но не более того. В 1772 было заключено перемирие, но переговоры закончились безрезультатно, и вот теперь боевые действия возобновились.

Русские и турецкие войска разделял Дунай. Румянцев назначил Суворова в дивизию Салтыкова - сына фельдмаршала, разбившего Фридриха под Кунерсдорфом. Тот поручил ему командование левым флангом, предоставив сводный отряд численностью приблизительно в 2300 человек.

По требованию Румянцева русские войска произвели ряд усиленных разведок, так называемых поисков. Один из них, против находившегося на противоположном берегу Дуная местечка Туртукай, был поручен Суворову. Завершив подготовку, Суворов спокойно уснул, и был разбужен тревогой и боевыми криками. Турки первыми произвели поиск и ворвались в русский лагерь. Они были быстро выбиты, но, без сомнения, заметили русские приготовления. Суворов лишался своего важнейшего козыря - внезапности. Тогда он решил предпринять свой поиск немедленно, этой же ночью, справедливо полагая, что турки не будут ожидать новой битвы сразу же после окончания первой. Переправившись через Дунай, его войска атаковали и взяли Туртукай. Выведя из города христианское население, Суворов предал его огню и мечу. Закрепиться здесь он не мог из-за недостатка сил. Турки вновь заняли Туртукай и принялись восстанавливать укрепления.

Вскоре Румянцев приказал провести повторный поиск на Туртукай, чтобы отвлечь силы противника от готовящейся переправы через Дунай главных сил. Суворов подготовил операцию, но накануне ее начала свалился в приступе лихорадке и, сдав командование Мещерскому, уехал лечиться. Тот сделал две робкие попытки переправиться, но турки теперь были начеку. Решив не рисковать, Мещерский отказался от проведения поиска. Румянцев отнесся к этому очень спокойно - он уже перешел Дунай, необходимость в поиске на Туртукай отпала, но Суворов пришел в отчаяние. Бросив лечение, он вернулся в свой отряд и на свой страх и риск предпринял поиск. После ожесточенного боя Туртукай был взят, турки бежали.

Румянцев не только не рассердился на непокорного подчиненного, но и был рад его успеху - это позволяло хоть как-то скрасить его собственные действия, после которых армия вернулась обратно на левый берег Дуная. Фридрих Великий даже съязвил, сказав, что румянцевские успехи напоминают ему победы кривых над слепыми. Пик славы Румянцева пришелся на 1770 год. Но в его нынешних действиях трудно было признать прежнего полководца.

На правом берегу Дуная Румянцев удержал Гирсово, рассчитывая позже использовать его как плацдарм при новом наступлении. Турки стремились вытащить эту занозу и готовились штурмовать Гирсово. Оборону его Румянцев поручил Суворову.

Суворов решил не ограничиваться обороной крепости, а разгромить противника, и велел подпустить противника поближе. Лишь когда атакующие приблизились к валу на половину картечного выстрела, был открыт губительный огонь. Неся огромные потери, турки добежали до вала. Казалось, еще чуть-чуть - и они ворвутся в крепость и задавят ее немногочисленных защитников. Но рискованный план Суворова удался. В последний момент турки дрогнули и подались назад. В тот же момент Суворов бросил вперед, на вылазку, свою конницу и пехоту. Противник был разбит и в панике бежал.

Вскоре Суворов уехал в отпуск в Россию. Ему было уже 44 года, и отец, чувствуя, что его дни сочтены, не раз поднимал вопрос о женитьбе сына и продолжении рода. Теперь он писал, что нашел подходящую невесту, Варвару Ивановну Прозоровскую. Суворов доверился его выбору, провел помолвку, обручение и свадьбу со своей обычно стремительностью и весной 1774 был снова в рядах армии.

Русская армия уже вновь находилась на правом берегу Дуная. Отряд Суворова и соседний корпус генерала Каменского должны были действовать наступательно, прикрывая действия войск, осадивших Силистрию. Оба генерала согласовали план действий, но Суворов выступил с опозданием - впоследствие он ссылался на неприбытие части отряда - и пошел другим маршрутом, явно пытаясь избежать встречи с Каменским, которому пришлось бы подчиняться по указанию Румянцева - Каменский был в том же чине, что и Суворов, но на восемь лет моложе. Тем не менее через несколько дней оба отряда встретились в деревне Юшенли. Вопреки Каменскому, Суворов немедленно перевел свой отряд в авангард и во главе конницы отправился на усиленную разведку против турок, лагерь которых находился у деревни Козлуджи. Дорога шла через густой лес. Приближение русских войск было замечено, и при выходе из леса они были встречены турками, открывшими огонь и затем бросившимися вперед. Неудобство расположение, численное превосходство противника и внезапность его атаки привели к тому, что русская конница обратилась в бегство.

Получив известие о несчастье, Каменский послал на помощь свою конницу - она была смята спасавшимися в панике беглецами. Не растерявшись, Каменский выдвинул вперед два полка, построившихся в четыре каре. Вылетевшие из леса турки атаковали их, но были отбиты и отступили.

Первый этап сражения закончился, причем ликвидация опасного положения была бесспорной заслугой Каменского. Но теперь Суворов оттеснил его на задний план. Приведя в порядок свою потрепанную конницу и подкрепив ее пехотой, он вновь двинулся вперед. Солдаты шли по дороге через лес по страшной жаре, то и дело отбивая вылазки засевших в кустах янычар. Наконец, выйдя из леса, войска развернулись, с боем заняли несколько важных высот и начали обстрел из пушек турецкого лагеря. Затем, не дожидаясь, когда подтянутся войска Каменского, Суворов приказал начать атаку, но турки не приняли ее и обратились в бегство.

Не приходится удивляться, что отношения Суворова и Каменского, и раньше от отличавшиеся особой сердечностью, приняли теперь характер острой неприязни. В конце концов Суворов покинул свой отряд и поехал жаловаться к Румянцеву. Тот осыпал его рядом упреков за то, что он оставил свой пост. Суворов оправдывался, ссылаясь на невозможность служить под началом Каменского. Румянцев направил его обратно в дивизию Салтыкова, но, едва Суворов уехал, издал приказ Суворову возвращаться в Россию. Фактически, это была отставка и конец карьеры.

Суворов задержался в Бухаресте, с завистью следя за действиями других генералов. После сражения у Козлуджи Каменский занял Шумлу и зашел в тыл турецкой армии, собиравшейся двинуться на выручку Силистрии. Павшие духом турки вскоре запросили перемирия. По подписанному в том же году Кучук-Кайнарджийскому миру, Турция уступала России несколько важных крепостей и признавала независимость Крымского ханства, хозяином которого фактически становилась Россия.

МЕЖ ДВУХ ТУРЕЦКИХ ВОЙН

Судьба вскоре повернулась лицом к Суворову. Повелением из Петербурга, он был срочно вызван в Россию и вскоре произведен в генерал-поручики. На этот раз шла речь о борьбе с врагом внутренним - подавлении восстания Емельяна Пугачева. Петр III отменил основную повинность дворян - обязательность военной службы. Но с нею в глазах населения страны была связана и основная дворянская привилегия - право владеть крепостными. Открыто говорили, что теперь и крепостному праву конец. Внезапное свержение и смерть императора привели к еще большему смущению умов. Пугачев с успехом выдал себя за Петра III, собирался идти на Москву и Петербург, государыню постричь в монастырь, а дворян-злодеев - всех перебить. Будущее России представлялось ему в общинном самоуправлении в форме казачьего круга, так что известное изречение Пушкина: "Не дай бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный", не лишено пристрастности.

Суворов был вызван по требованию командующего антипугачевскими силами Петра Панина - младшего брата русского канцлера - отчасти потому, что о нем уже прошла известность, а отчасти потому, что этого требовал бывший командующий Бибиков. На требование Бибикова Румянцев возразил, что откомандировка Суворова может произвести неблагоприятное впечатление за границей о масштабах пугачевского восстания, которое правительство упорно пыталось представить в виде малозначащей смуты. Но теперь обстановка была другая: турецкая война заканчивалась, Суворов был не у дел, а главное, императрица была крайне напугана восстанием, перекинувшимся с Урала в Поволжье. Правда, на Арском поле под взятой Пугачевым Казанью он был разбит Михельсоном и бросился на юг, но, как писал Пушкин в "Истории пугачевского бунта", "Пугачев бежал, но и бегство его казалось нашествием". Пугачев приближался к Дону, и что будет, если на его сторону станет донское казачество?

Но когда прибыл Суворов, судьба восстания была решена: под Царицыным, у Сальниковой ватаги, Пугачев потерпел последнее поражение от Михельсона, с небольшим отрядом переправился на левый берег Волги и ушел в степи. Сформировав из войск Михельсона летучий отряд из конницы и посаженной на лошадей пехоты, Суворов устремился за ним, но Пугачев был уже схвачен своими соратниками и отвезен в Яицкий городок, в окрестностях которого начиналось восстание. В железной клетке доставил Суворов Пугачева в Симбирск, откуда вождь крупнейшего в России крестьянского восстания был отправлен в Москву, для суда и четвертования - Екатерина все же отдала тайный приказ рубить ему сначала голову, а потом уж руки-ноги.

Судьба, так часто обходившая Суворова в наградах, на этот раз посмеялась над ним. Хотя наибольшую энергию в подавлении восстания и проявил Михельсон, Панин предпочел представить императрице Суворова в качестве главного героя. Екатерина не возражала и наградила Суворова драгоценной шпагой, хотя однажды и заметила, что "Пугачев был обязан своей поимкой Суворову столько же, сколько и Томасу (ее комнатной собачке)".

В последующие годы Суворов дважды служил в Крыму, переселял из Крыма в глубь России христианское население - армян, греков, а также евреев - основных налогоплательщиков хана, попадавшего теперь в полную зависимость от России. В 1783 году, после восстания против хана, ставшего русской марионеткой, Крым был официально присоединен к России. Будучи переведен на Кубань, Суворов склонил к подданству ногайцев, которых затем было решено тоже переселить поближе. Сначала дело шло гладко, но затем ногайцы взбунтовались и устремились на прежние кочевья. Настигнутые Суворовым у Керменчика, они были рассеяны и окончательно подчинены. Затем он служил в Астрахани и Казани, командовал московской, петербургской и владимирской дивизиями. В эти годы он пытался сблизиться с новым фаворитом Екатерины, всемогущим Потемкиным, осваивавшим покоренные в последней войне территории, писал ему льстивые письма, по инициативе Потемкина был в 1786 году вновь переведен на юг, получил под команду кременчугскую дивизию, и вскоре по старшинству произведен в генерал-аншефы.

Отношения Суворова с Потемкиным были непростые, менялись с течением времени. Потемкин всего лишь год был любовником Екатерины, хотя, по некоторым данным, в это время был оформлен их тайный брак, но до конца жизни он оставался ее самым доверенным лицом. Она знала, что он умен, энергичен и горячо предан ей. За эта императрица его щедро награждала, власть Потемкина была почти безгранична, ему сходили с рук такие поступки, которые императрица никогда бы не простила никому другому.

Суворов, безусловно, уважал Потемкина. Он знал, что наряду с бездумными выходками, безрассудной тратой государственных средств, возвышением одних и унижением других Потемкин проявлял подлинную заботу о солдатах, понимал необходимость военных реформ. По инициативе Потемкина в армии была введена новая удобная форма вместо прежней, прусского образца. "Завиваться, пудриться, плесть косы, - писал Потемкин, - солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет... Подобная роскошь требует времени, иждивения и слуг, чего у солдата быть не может". Не любил он и плац-парада, прекрасно понимал необходимость боевой подготовки солдата. Беда была в том, что Потемкин по присущему ему непостоянству не слишком-то следил за собственными преобразованиями. Но сам факт их столь авторитетного прокламирования имел огромное значение и закладывал надежный фундамент под те реформы, которые проводил Суворов.

Тем временем Екатерина и австрийский император Иосиф II предприняли большое путешествие на юг, вниз по Днепру. Потемкин превзошел самого себя, пытаясь показать товар лицом, подчеркнуть свои достижения в порученных ему областях. "Потемкинские деревни" - построенные напоказ вдоль Днепра, с домами, состоявшими лишь из одной, передней стены, обращенной к реке, по которой должна была ехать императрица, - прогремели по всей Европе. Призванные оживить пейзаж огромные стада по ночам тайно перегонялись вдоль маршрута их императорских величеств.

В Кременчуге Потемкин предложил Екатерине провести смотр войск. На этот раз не было необходимости прибегать к пышным декорациям. Руководимые Суворовым маневры произвели потрясающее впечатление. Екатерина обратилась к Суворову с вопросом, какой он хочет награды. "Прикажи, матушка, заплатить за квартиру моему хозяину - покою не дает" - ответил Суворов. "А разве много" - недоумевая, спросила императрица. "Много, матушка, три рубля с полтиной" - серьезно ответил Суворов. Екатерина ничего не ответила на эту выходку, деньги были уплачены, а по отъезде Екатерины Суворов получил осыпанную бриллиантами табакерку стоимостью в 15 тысяч рублей.

Императорские величества не случайно предприняли это путешествие. Уже давно при активном участии Потемкина разрабатывался грандиозный "Греческий проект" - совместными усилиями Австрийской и Российской империй полностью изгнать турок из Европы и восстановить Византийскую империю, корону которой Екатерина предназначала своему второму внуку Константину - престол России она мечтала передать первому внуку - будущему императору Александру I, отстранив от наследования своего нелюбимого сына Павла, рожденного от ненавистного супруга Петра III. Свержение законного мужа и его убийство, совершенное Алексеем Орловым при помощи яда и обычной подушки, конечно, лежало тяжким бременем на совести Екатерины*, усиливало антипатию к сыну, невольно всеми чертами лица и характера напоминавшего отца**. Но намного ли была чище совесть самого Александра I, всю жизнь игравшего роль слабого, безвольного человека, игрушки событий, ибо только этим можно было оправдать его молчаливое участие в заговоре, приведшему к убийству отца - императора Павла I.
-----------------------------------
*А ведь, повидимому, на совести Екатерины лежало убийство и еще одного экс-императора - Ивана V - младенцем свергнутого Елизаветой Петровной и проведшего 24 года в ссылке и в Петропавловской крепости. Иван V был в соответствии с инструкцией убит тюремной стражей во время попытки освобождения, предпринятой поручиком Мировичем, посланным затем на эшафот. Можно только гадать, действовал ли Мирович на свой страх и риск, как утверждает официальная версия, или же его негласно направляли влиятельные силы Зимнего дворца, вплоть до самой Екатерины.
**Правда, скорее всего Павел родился не от Петра III, а от графа Салтыкова.
-------------------------------
Австрии Потемкин предназначал западную часть Балканского полуострова, себе - Молдову и Валахию. Императрица яснее своего любимца видела трудности осуществления подобного предприятия, но давала себя увлечь им - расширяющееся помещичье хозяйство на юге России требовало удобных путей вывоза сельскохозяйственной продукции в Европу через Черноморские проливы. Международная обстановка благоприятствовала планам Потемкина. Слабеющая королевская Франция, старинный союзник турок, теперь вряд ли могла прийти им на помощь. Растущая балтийская торговля с Англией приносила обеим сторонам огромные выгоды, так что вражда с Россией слишком дорого обошлась бы английскому купечеству.
Подошло время перейти от слов к делам. Правда, австрийский император начал колебаться. "Ради чего я буду воевать с турками - раздраженно говорил он своим придворным, - Потемкину не хватает Георгия 1-й степени. Он его получит и помирится!" Но в Турции, в свою очередь, жили мечтой о реванше. Путешествие Екатерины и Иосифа было сочтено открытой демонстрацией, и русскому посланнику в Стамбуле Булгакову было вручено представление с требованием вернуть Крым. Когда Булгаков отказал, турки посадили его в Семибашенный замок. Война стояла у порога.

ВТОРАЯ ВОЙНА С ТУРЦИЕЙ
В России формировалось две армии: тридцатитысячная украинская во главе с Румянцевым и семидесятитысячная Екатеринославская, порученная Потемкину, не считая 18-тысячного Кубанского корпуса. Русское правительство вело себя вызывающе, но когда пришла война, то, конечно, выяснилось, что ничего не готово. Потемкин растерялся, не зная, с чего начать в том хаосе, в котором находилась его армия, и бросился к Суворову. Получив под команду войска, занимавшие наиболее угрожаемый район - Херсон и Кинбурн, Суворов немедленно начал готовиться к сражению.

Молодой русский Черноморский флот, пострадавший от бури, чинился в гавани Севастополя. Турки, переведя свой флот с Средиземного моря, были хозяевами на море и явно готовили высадку десанта у Кинбурнской крепости, препятствовавшей их кораблям иметь свободный доступ в Очаков.

Суворов ждал, начнут ли турки активные действия или же, убоявшись зимних бурь, вернутся в Стамбул. Наконец, турецкий флот открыл огонь из своих бесчисленных орудий, от кораблей отделилось множество лодок и поплыло к Кинбурнской косе. Началась высадка десанта.

К удивлению подчиненных, Суворов запретил открывать ответный огонь. "Сегодня день праздничный, Покров, - произнес он, - Пойдем к обедне". Суворов хладнокровно выстоял церковную службу под шепот офицеров, шушукающихся о состоянии его рассудка. Он знал, что делает. Он хотел, чтобы турки высадили все свои силы, чтобы нанести им как можно более чувствительное поражение. Кроме того, оконечность косы находилась под огнем турецкого флота – приближаясь к крепости, турки теряли это преимущество.

Турки тем временем продвигались вперед, перегораживая косу траншеями. Наконец, сочтя, что дальше укрепляться незачем, они бросились на штурм крепости. Этого-то момента, как и под Гирсово, поджидал Суворов. С крепостных валов грянула картечь, из распахнувшихся ворот в штыковой бой устремилась пехота, а на фланги турецкой армии хлынула конница. Турецкий авангард был почти полностью уничтожен, 10 из 15 траншей заняты. Но чем ближе войска подходили к оконечности косы, тем сильнее был огонь турецкого флота. 600 орудий с фланга косили суворовские войска. Составленные наполовину из вчерашних рекрутов, они заколебались и повернули обратно. Под Суворовым убило лошадь, и он пеший отходил в арьергарде, чуть не попался в плен. Видя его окруженным, солдаты вновь бросились вперед, оттеснили турок, и вновь у оконечности косы наступление выдохлось. Еще в начале боя Суворов был легко ранен, и теперь осколок картечи ударил его в грудь, и он потерял создание. Очнувшись, увидел, что его войска вновь отступают, турки заклепывают русские пушки. Многочисленные турецкие дервиши громогласно обещали блаженство в раю всем погибшим в бою. Но Суворов сберег резервы, и теперь они были брошены в бой. Одновременно его единственное судно -галера "Десна" во главе с безрассудно-дерзким мичманом Ломбардом, поступившим на русскую службу уроженцем Мальты, атаковало турецкий флот. Решив, что на них идет брандер, чтобы взорвать и их, и себя, 17 турецких кораблей отошли от косы. Воспользовавшись ослаблением огня с моря, козаки по пляжу зашли туркам в тыл. Зажатые в тиски, истомленные сечей, те не выдержали. Их загнали в море и до глубокой ночи истребляли картечью. Из 5-тысячного десанта только 700 человек было подобрано турецкой эскадрой.

Война началась с победы, но на зиму боевые действия были прерваны. В следующем, 1788 году Потемкин не спешил, не торопясь разрабатывая и пересматривая планы компании. Тем временем турки сосредоточили главные силы против австрийцев и прорвали их растянутую кордонную линию. Фельдмаршал Ласси, теоретик кордонной стратегии, и император Иосиф II были осаждены в укрепленном лагере у Сламины, откуда им пришлось спасаться бегством. Совершенно неожиданно осложнилась обстановка на севере. Шведский король Густав III объявил войну России, похваляясь, что мир будет заключен в Санкт-Петербурге. Правда, попытки шведов овладеть пограничными крепостями Найшлотом и Фридрихсгамом были отбиты, и военные действия продолжались главным образом на море, но и Балтийский флот, и изрядные сухопутные силы были скованы этой войной.

Наконец, во второй половине года Потемкин начал осаду Очакова. Не будучи полководцем, не чувствуя уверенности в себе, он всячески избегал риска, прикрываясь необходимостью сбережения людей. Временами хандрил, сутками не выходил из своего роскошного шатра, затем вдруг появлялся среди войск, запросто разговарил с солдатами или же выходил на открытое место и подолгу стоял под жужжащими пулями. Суворов командовал левым крылом корпуса, осаждавшего Очаков. Бездействие Потемкина страшно раздражало его. "Одним гляденьем крепости не возьмешь" - как-то обронил он. Услужливые друзья не замедлили передать эту фразу Потемкину. Хоть и отходчивый, но болезненно самолюбивый, он ее не забыл.

Наконец Суворов не выдержал. Воспользовавшись турецкой вылазкой, он на плечах неприятеля попытался ворваться в крепость, но оттуда выслали сильное подкрепление. Завязался ожесточенный бой. Австрийский представитель принц де Линь убеждал Потемкина воспользоваться отвлечением на этот бой почти всего гарнизона и начать штурм, но Потемкин отказал. Ломая руки, он стал бегать по палатке, скорбя о напрасной гибели русских солдат. Оставленный без поддержки, отряд Суворова вынужден был вернуться, сам он был серьезно ранен. У него вынимали пулю, когда прибыл посланец Потемкина с запросом командующего: "Что происходит"? Корчась от боли, Суворов прошипел:

Я на камушке сижу,
На Очаков я гляжу!

На следующий же день он был отстранен от командования и уехал в тыл лечиться. "Сшалил старик - бросился без спросу, потерял 700 человек и сам ранен. Он, конечно, был пьян" - так сказала своим придворным Екатерина.

Долго еще Суворов находился в бездействии. Рана заживала плохо - во время поспешной перевязки там оставили куски материи, они стали гнить, началось воспаление. Не успел он оправиться, в находившейся рядом лаборатории произошел взрыв. Обожженный, с обгоревшими волосами выполз он из под обломков здания.

Лишь 6 декабря, исчерпав все другие средства, Потемкин предпринял штурм Очакова. Штурм продолжался всего час с четвертью и обошелся потерей 4 тысяч человек - пятую часть потерь за время осады. Сильные морозы сковали море, и русские войска прошли по льду к слабозащищенным участкам крепости. Очаков подвергся страшному разгрому. Потемкин получил желанный орден Святого Георгия 1-й степени.

Лишь летом следующего, 1789 года, изнервничавшийся Суворов получил боевое назначение. Зная о разладе с Потемкиным, Екатерина направила его в Украинскую армию, к Румянцеву. Вскоре, однако, Румянцев по настоянию Потемкина был уволен в отставку и командование вручено Репнину, Потемкин получил общее руководство над обеими армиями и вскоре слил их в одну, разделив ее на 5 дивизий. С 1-й и 2-й дивизиями он осадил Бендеры. Суворов возглавил 3-ю дивизию, стоявшую в Бырладе, на правом фланге, Репнин, командовал стоявшей в центре 4-й дивизией, ему, как старшему генералу подчинялись все войска, прикрывавшую осаду, Гудович с 5-й дивизией двинулся от Очакова к Аккерману.

Суворов имел под началом 5 пехотных и 8 кавалерийских полков, 30 пушек. Эти войска под руководством Дерфельдена в апреле трижды разбили турок - в сражениях при Бырладе, Максимене и Галаце. Сам Дерфельден остался в дивизии и был подчинен Суворову, так что отношения с ним были непростые. Суворов понимал, как важно соблюдать преемственность в руководстве и никогда не забывал отдать должное Дерфельдену: "Это все заслуга Вильгельма Христофоровича, он положил начало нашим победам".

В июле от командовавшего соседним австрийским корпусом принца Кобургского пришла просьба о помощи. Турки сосредоточили против него крупные силы. Суворов не решился действовать на свой страх и риск и запросил согласия Репнина. Тот уклончиво ответил, что не препятствует Суворову предпринять наступательную операцию, но дает ему на нее 6 дней сроку, требует оставить в Бырладе прикрытие и настаивает на письменной договоренности с принцем Кобургским. Не теряя больше времени, "Во исполнение общей потемкинской директивы не терпеть перед собой неприятельских скопищ", Суворов выступил вперед, взяв с собой 7 тысяч и оставив 3 тысячи солдат в Бырладе.

Принц Кобургский имел под своим началом 18 тысяч австрийцев, был старше чином - генерал от инфантерии - и на 8 лет моложе. История, случившаяся когда-то с Каменским, могла повториться вновь. Когда Суворов присоединился к австрийцам, принц Кобургский прислал к нему адъютанта с просьбой пожаловать на совещание. Адъютанту учтиво сообщили, что генерала Суворова нет. Второй посланец узнал, что генерал Суворов молится богу, третий - что генерал Суворов спит. Принц переходил от удивления к негодованию, но Суворов знал, что делает. В час ночи он послал Кобургу короткую записку, извещавшую о выступлении русских войск и о маршруре, по которому надлежало двигаться австрийцам. Кобург подчинился. "Нельзя иначе, - объяснял впоследствии Суворов свое поведение, - я знаю, он умный, храбрый, но ведь он тактик, а у меня план был не тактический. Мы заспорили бы, он загонял бы меня тактически, стратегически, энигматически, а неприятель решил бы спор тем, что разбил бы нас. Вместо этого - Ура! С нами бог! - и спорить было некогда" [1].

На полпути к расположенному у Фокшан турецкому лагерю, у речки Путны встретили авангард противника. Его опрокинули, переправились под проливным дождем через реку, отбили ожесточенные атаки турецкой конницы и двинулись 21-го июля дальше к турецкому лагерю, находившемуся за лесом. Пехота была построена в две линии, русские сформировали шесть каре, австрийцы - девять. Позади, в третьей линии находилась готовая к контратаке кавалерия. Австрийцы стали обходить лес справа, русские - слева. Затем вдруг Суворов свернул и повел свой отряд прямо через лес. Солдаты с трудом продирались сквозь чащу, еле тянули пушки по болотистой почве. Но зато, когда войско вышло из леса, оно появилось со стороны, с которой турки его не ждали - здесь не было укреплений, не стояло ни одной пушки. Получив удар с неожиданной стороны, турки рассеялись. Часть их укрылась в расположенных поблизости монастырях, но вскоре были выбиты и оттуда.

Только теперь встретились оба командующих, и за незатейливым походным обедом, за бокалом вина была заложена их дружба, которую они пронесли до конца своих дней. Даже дележ добычи не омрачил столь удачного начала. Суворов уступил австрийцам все турецкие продовольственные склады, ибо сам уже собирался возвращаться обратно. Прочие трофеи были поделены поровну.

После этой битвы турки выделили Суворова из ряда других русских генералов. Имя Топал-паши - Суворов слегка прихрамывал после того, как случайно наступил на иголку - стало внушать им страх. Суворов сразу же вернул себе прежний престиж и мог действовать смелее, не озираясь на стороживший каждый его шаг Репнина и Потемкина.

Август прошел в бездействии. Потемкин по-прежнему уделял основное внимание осадным операциям. Между тем турки решили нанести решающий удар в стык армии союзников. Демонстративным наступлением 30-тысячного корпуса Гассан-паши (незадолго до того возглавлявшего турецкий флот) от Измаила они побудили Потемкина сосредоточить здесь главные силы. Репнин 7 сентября нанес Гассан-паше поражение у Сальчи, достиг Измаила и даже пробил брешь в крепостной стене, но на штурм не решился. А тем временем перед Кобургом сосредоточилась 100-тысячная армия под предводительством турецкого командующего, великого визиря Балтаджи Мехмед-паши. Кобург немедленно обратился к испытанному союзнику - Суворову.

Суворов сначала не поверил сообщению, но через сутки прискакал второй посланец - турки подошли к австрийским позициям. На обрывке бумаги огрызком карандаша Суворов написал Кобургу единственное слово: "Иду". Репнин, в свою очередь, написал Потемкину и в Петербург: "Кобург почти караул кричит, но наши вряд ли к нему поспеют!" Однако Суворов поспел. Идя под проливным дождем, дважды наводя переправы через разлившиеся реки, он 10 сентября присоединился к австрийцам. Существует рассказ о том, что какой-то шпион доложил турецкому великому визирю Балтаджи Мехмет-паше о появлении Суворова, и визирь приказал повесить его за распространение небылиц. По другой версии, визирь при первых выстрелах приказал повесить шпиона, накануне уверявшегося его, что Суворов еще находится в Бырладе.

Безмерно обрадованный, Кобург не посылал теперь к Суворову своих адъютантов, а явился сам. Суворов принял его в простой палатке, на охапке свежего сена и, не дав и рта раскрыть, изложил свой план. Если турки еще не наступают, значит, они не закончили сосредоточения своих сил. В таком случае их надо атаковать, и немедленно. Кобург колебался. Русских и австрийцев было в 4 раза меньше, чем турок. Но Суворов поставил вопрос ультимативно, сказал, что многочисленность турок будет способствовать их же беспорядку, что в случае отказа он атакует их своим семитысячным войском, и наконец, усмехнувшись, добавил, что турок все же не столько, чтобы затмить нам солнце. В конце концов Кобург подчинился более сильной воле Суворова и отдал себя в его распоряжение.

Суворов немедленно выехал на аванпосты, влез, несмотря на свои 60 лет на дерево и долго обозревал окрестности. В голове его постепенно складывался план сражения. Местность была испещрена оврагами и покрыта лесами, позиции турок были очень удобны для обороны. Их главные силы находились в разбитом на опушке леса Крынгу-Мейлор обширном укрепленном лагере, правее которого (со стороны русских), на берегу Рымны, находился еще один лагерь, поменьше. Позади главных сил, у переправы через реку Рымник виднелся третий лагерь, на противоположном берегу реки - четвертый. Суворов решил перевести русские войска на правый фланг и, сковывая главные силы турок медленным продвижением австрийцев, разгромить находившийся здесь на берегу Рымны турецкий лагерь, после чего повернуть налево для совместной с Кобургом атаки главных сил турок. Этот маневр - перемена фронта в виду неприятеля, был очень рискованный, но Суворов верил и в себя, и в свои войска. Чтобы не смущать Кобурга, он посвятил его только в первую половину своего плана.

На следующий день, 11 августа, рано утром, войска тихо двинулись вперед, русские по берегу Рымны, австрийцы прямо на главный турецкий лагерь, немного подаваясь направо вслед за русскими. Боевой порядок был тот же, что и при Фокшанами, только русские войска находились теперь на правом фланге. Связь между обоими частями армии поддерживала австрийские гусары, находившиееся под командой даровитого и храброго генерала Карачая. Наконец, турки заметили приближающиеся войска, открыли огонь, и из-за леса вылетели нестройные толпы их конницы.

После ожесточенного боя Суворов взял меньший турецкий лагерь, австрийцы отразили все направленные на них атаки. Истомленные горячим боем и жарой, противники остановились. Наступила короткая передышка. Турки подтягивали свежие силы. Суворов предложил Кобургу концентрически наступать на лес Крынгу-Мейлор и взять приступом главный лагерь турок. Но когда войска двинулись вперед, он заметил, что подступы к лагерю обстреливаются турецкой артиллерией, расположенной в деревне Богча. Он немедленно изменил свой план и направился к Богче, видя в ней ключ позиции.

Тем временем 40-тысячная масса турецкой конницы обрушилась на австрийцев. Те мужественно защищались, но с каждой минутой слабели. Кобург послал к Суворову за помощью. "Пускай держится, - ответил Суворов, - а бояться нечего, я все вижу". Он знал, что взяв Богчу окажет Кобургу более действенную поддержку, чем сотрудничая с ним в отражении фронтальной атаки. Ему и самому приходилось нелегко. Турецкие батареи почти в упор громили его поредевший отряд, с флангов то и дело налетали янычары. Во время одной атаки казаки были совершенно рассеяны, но пехота устояла. Отлично действовала русская артиллерия, дважды заставлявшая турок менять позиции их пушек. Наконец, Богча была взята. Быстро пройдя небольшой перелесок, Суворов оказался на фланге турецкой конницы, почти уже опрокинувшей австрийцев. Попав под перекрестный огонь, турки отхлынули.

Предстоял штурм турецкого лагеря. Заметив, что укрепления не окончены, вал невысок, ров неглубок, Суворов принял молниеносное решение - атаковать турецкие окопы кавалерией. Каре в первой линии были раздвинуты и в промежутках между ними поставлена конница. Непоместившаяся ее часть расположилась на флангах. Под сильнейшим обстрелом русско-австрийские войска приблизились к неприятельским укреплениям на 40 шагов, и в этот момент конница рванулась вперед, перескочила через вал и врубилась в плотные ряды янычар. Пораженные этой невиданной атакой, турки растерялись, и до вала без помех добежала пехота. Начался жестокий рукопашный бой. Еще мгновение - и турки дрогнули. Напрасно останавливал беглецов великий визирь с кораном в руке, напрасно стреляли по ним из пушек. Паника была так велика, что никто даже не защищал прекрасные укрепления, построенные у переправы через Рымник. Турки бросались спасаться вплавь, но массами тонули в водах реки, разлившейся из-за недавних дождей. Тех, кто оставался не берегу, нещадно рубила кавалерия. 100-тысячная армия перестала существовать. Победителям достались огромные трофеи, в том числе 80 пушек и несколько тысяч цепей, которых уверенные в победе турки везли для сковывания пленных. Когда возник спор о дележе пушек, Суворов распорядился: "Оставьте австрийцам. Мы себе еще достанем, а им где взять?"

Победители получили щедрые награды. Солдатам, по обыкновению, дали грошовую денежную премию и некоторое количество серебряных медалей. Суворов получил титул графа Рымникского, драгоценную шпагу и высшую награду в России - орден Святого Георгия 1-й степени. За Туртукай он был награжден Георгием 4-й степени, за Кинбурн - орденом Андрея Первозванного. Вскоре после Рымника прибыла награда за Фокшаны - Георгий 3-й степени. Таким образом, по иронии судьбы, полным Георгиевским кавалером ему стать было не суждено. Суворов трижды представлял отличившихся, хвалил и австрийцев, особенно выделяя Карачая с его кавалерией. Кобург был произведен в фельдмаршалы. Надо отдать справедливость Потемкину - забыв о прошлом, он изо всех сил хлопотал о награждениях [1].

Вскоре после Рымника сдались Бендеры и Аккерман, гарнизоны которых потеряли всякую надежду, что им придут на выручку. Но перейти к активным действиям, достойно использовать столь великую победу Потемкин так и не сумел. Русские войска все еще не дошли до Дуная, и Суворов был позади того рубежа, на котором в первой турецкой войне сражался под руководством Румянцева.

А между тем международная обстановка стала меняться, и не в пользу России. 14 июля пала Бастилия, во Франции началась революция. Под ее влиянием в Бельгии, называвшейся тогда австрийскими Нидерландами, вспыхнуло восстание. Страна отделилась от Австрии, которой отныне было не до завоеваний на Востоке - вернуть бы свое на Западе. В начале следующего, 1790 года скончался, так и не завоевав ратной славы, император Иосиф. Его преемник Леопольд II, помимо бельгийской проблемы, нашел растроенную армию, пустую казну, волнения в Венгрии, угрозу войны с Пруссией и стоявшей за ней Англии. К тому же и на турецком фронте возобновились неудачи. Принц Кобургский осадил турецкую крепость Журжу на Дунае. Во время вылазки гарнизона он решил повторить суворовский маневр, приказав подпустить турок поближе и ударить в штыки. Но не обученные как следует владеть штыком, не обладавшие стойкостью русских солдат австрийцы были разбиты и откатились от стен крепости, бросив осадную артиллерию. Император помирился с турками, удовольствовавшись возможностью вернуть Бельгию. В этом же году Россия заключила мир с Швецией на условиях status quo, но это не могло компенсировать потери единственного союзника.

Положение усугублялось тем, что что австрийцы обязались не допускать русских в оккупированную ими Валахию, так что для наступления из Бессарабии в Добруджу оставался лишь узкий коридор, перерезанный устьем Дуная, на котором стояли турецкие крепости - Килия, Тулча, Исакча, Измаил. Осенью началось наступление. Первые три крепости были быстро заняты, оставалась сильнейшая - Измаил. Русские войска под командованием генерала Гудовича и флотилия под предводительством адмирала де Рибаса подступили к нему. Шла слабая бомбардировка в надежде, что турки падут духом и выбросят белый флаг, но этого не произошло. Было решено снять осаду и отойти. Потемкин заменил Гудовича на Самойлова, но тот быстро пришел к выводу о правильности решения своего предшественника. Но Потемкин, обычно избегавший рискованных предприятий, на этот раз заупрямился. Взятие Измаила было необходимо, и не только по стратегическим, но прежде всего по политическим соображениям. Враги России распространяли слух, что держава Екатерины - колосс на глиняных ногах! На карте стоял престиж Российской империи! Надо было брать Измаил во что бы то ни стало. Был только один человек, которому эта задача была по плечу. Правда, светлейший князь предпочел бы держать его в тени, поскольку его слава и без того начинала звучать слишком громко, но теперь приходилось подчиниться обстоятельствам.

Суворов после Рымника больше года находился в бездействии, ограничиваясь обучением и тренировкой солдат. Из гренадерских рот, сражавшихся с ним при Фокшанах и Рымнике, был в начале 1790 года сформирован полк, получивший название фанагорийского. Получив предприсание вступить в командование стоявшими под Измаилом войсками, Суворов немедленно выехал к крепости, направив туда своих фанагорийских гренадер и некоторые другие части. По пути он останавливал и возвращал начавшие отход от крепости русские полки. Вечером 2 декабря к русскому лагерю подъехало два всадника - Суворов и казак, везший узелок с его одеждой.

Увидев Измаил, Суворов сразу понял, что действительность намного превосходит все его предположения. Крепость имела форму треугольника, в основании которого лежал Дунай. После первой войны с Россией турки под руководством французских инженеров обнесли прежние измаильские укрепления - старого города, нового города и цитадели - новым валом и рвом протяженностью в шесть верст. На валу стояло 265 пушек. Правда, работы не были окончены - не было наружных укреплений, крытого хода, лишь один из семи бастионов был каменный, остальные земляные. Сила Измаила заключалась в многочисленном гарнизоне - 35 тысяч человек, из них половина янычары, восемь тысяч конницы. Сюда, для искупления вины, были посланы гарнизоны сдавшихся крепостей - Аккермана, Килии, Исакчи. Оборону возглавлял один из опытнейших турецких военачальников Айдозле Мехмед-паша. А Суворов даже с теми войсками, которые он подтянул себе на помощь, имел только 31 тысячу, из них почти половину составляли казаки, малопригодные для штурмовых действий. "Обещать нельзя" - так доложил от Потемкину и немедленно приступил к подготовке приступа.

Неподалеку от крепости был насыпан вал - точная копия измаильского. По ночам войска штурмовали его - днем упражнялись в штыковом бою. Непрерывно шла заготовка фашин и лестниц. Чтобы накормить изголодавшихся солдат, Суворов привлек в свой лагерь маркитантов со всей армии. Суворов лично неоднократно производил рекогносцировки, подчас подъезжая вплотную к крепости. Турки обстреливали назойливого старика, но понемногу привыкли и прекратили обстрел, не без любопытства поглядывая на вражеского командующего. Чтобы скрыть подготовку штурма, было построено две батареи, но это не достигло цели - перебежчики и пленные рассказали туркам о подготовке штурма, даже о направлении движения и задачах отдельных колонн. Суворова это не смутило. Суть его замысла оставалась в тайне, искусно составленная диспозиция скрывала его даже от начальников колонн.

Суворов убедился, что наиболее уязвимой является приречная сторона Измаила - здесь турки не ждали атаки, и по берегу Дуная укрепления были незначительны. Для штурма Измаила с этой стороны Суворов выделил 2/3 своих сил. Задача оставшихся войск заключалась в том, что заставить противника растянуть свои силы вдоль шестиверстого вала. Этого можно было добиться лишь в том случае, если войска везде будут вести штурм с предельной энергией и ожесточением. Поэтому в разговорах с солдатами и офицерами Суворов не делал различия между отдельными колоннами. Всем казалось, что предстоит равномерная атака крепости со всех сторон, и если бы турки узнали об этом, то это было только на руку Суворову.

Войска он разделил на три отряда, каждый из которых состоял из трех колонн. С северо-востока наступал 12-тысячный отряд Самойлова - по берегу Дуная штурмовала новый город колонна Кутузова в составе 5-ти батальонов, далее под общим руководством Безбородко шли состоявшие из спешенных казаков колонны Орлова и Платова, каждая из которых поддерживалась одним батальоном пехоты. С северо-запада наступал отряд Павла Потемкина - колонны Львова, Ласси и Мекноба, каждая из 5-ти батальонов, плюс три кавалерийских полка - всего семь с половиной тысяч человек. Адмирал де Рибас возглавлял флотилию и 9-тысячный третий отряд, который должен был высадиться на берегу Дуная. Колонны Арсеньева и Чепеги имели по три батальона и по две тысячи казаков, колонна Маркова - 5 батальонов и тысячу казаков. Кроме того, Суворов располагал и общим резервом - 12 эскадронов и 4 казачьих полка, численностью в две с половиной тысяч человек во главе с Вестфаленым [2]. Следует отметить, что Самойлов и Павел Потемкин приходились племянниками главнокомандующему.

Накануне штурма Суворов провел военный совет. "Два раза русские подступали к Измаилу, - произнес он, - и дважды отступали. Я решил либо взять Измаил, либо погибнуть под его стенами". Казачий атаман Платов, как младший из членов совета, первый высказал свое мнение: "Штурм". Остальные участники присоединились к нему. О том, что две недели назад было вынесено противоположное решение, даже не вспоминали. Суворов напоследок расцеловался со всеми генералами и сказал: "Сегодня молиться, завтра учиться, после завтра - победа либо славная смерть".
За два дня до штурма Суворов послал парламентера с предложением сдаться. К официальному ультиматиму он присоединил личную записку: "Я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление - воля, первый мой выстрел - уже неволя, штурм - смерть. Сие оставляю вам на рассмотрение". Айдозле Мехмед-паша ответил уклончивой просьбой о перемирии. Один из его помощников витиевато заявил парламентеру: "Скорее Дунай остановится в своем течении, чем сдастся Измаил". Суворов и не ждал иного исхода, предложение о перемирии он оставил без ответа. На 11 декабря был назначен штурм. Начать его было решено за два часа до рассвета, чтобы до наступления темноты успеть подавить всякое сопротивление.

В течение двух дней Измаил подвергался сильному обстрелу артиллерии. С русской стороны действовало около 600 пушек, большинство которых принадлежило флотилии де Рибаса и находилось на расположенном перед Измаилом острове Четати. Турки энергично отвечали. К вечеру 10-го канонада затихла. В 5-м часу утра, по сигнальной ракете, войска двинулись вперед. Туман позволил подойти на картечный выстрел. Турки узнали о предстоящем штурме и были наготове. Сражались они отчаянно - накануне штурма им зачитали фирман султана, предписывающий в случае повторной сдачи рубить им головы без суда. Крепость казалась настоящим вулканом, извергающим море огня. На валу было много женщин, вооруженных кинжалами и ятаганами - они знали, что ждет их в случае падения крепости. Стройно, в строгом порядке, с лучшими стрелками впереди подходили колонны ко рву, забрасывали его фашинами, приставляли лестницы и взбирались на вал. Стрелки оставались внизу, поражая защитников, узнавая их по огню выстрелов. Турки предпринимали многочисленные высадки, тесня и опрокидывая русские батальоны. Попеременно слышались крики "Ура" и "Алла". Особенно тяжко пришлось казакам. Лестницы оказались коротки, их поспешно связывали по-двое. Турки пошли в контратаку, казачьи пики оказались бесполезны в рукопашном бою, турки перерубали их саблями пополам, убивали казаков целыми сотнями. Колонна Кутузова дважды отбрасывалась от вала. Суворов приказал передать Кутузову, что назначает его комендантом Измаила, и уже доложил о том в Петербург. Третья атака достигла успеха. На противоположном крыле шедший впереди колонны Львова фанагорийский полк взял каменный казематированный бастион. В 8 часов утра внешний вал был повсеместно взят, сражение перекинулось внутрь крепости. Русская артиллерия открыла огонь вдоль улиц. Айдозле-Мехмед-паша допустил ряд серьезных ошибок - он не использовал для вылазок своей кавалерии, пассивно сопротивлялся высадке русского десанта, отбитие атак велось без плана и в беспорядке. Хан буджакских татар Каплан-гирей*, победитель принца Кобургского под Журжей, сделал отчаянную попытку вырвать Измаил из рук русских. Во главе 3-х тысячного отборного отряда он напал на черноморских казаков**, входивших в состав отряда де Рибаса, порубил их и прорвался вглубь русского расположения. Подоспевшие егеря и гренадеры заткнули прорыв, отряд Каплан-гирея был окружен и уничтожен. К 11 часам судьба крепости была решена, оборона ее вскоре стала очаговой. В одном из "ханов"- больших каменных зданий, служивших гостиницами - запершаяся тысяча турок отказалась сдаться и была перерезана фанагорийскими гренадерами до последнего человека. Среди погибших нашли Айдозле-Мехмед-пашу, на теле которого насчитали 16 штыковых ран. Общее смятение увеличивали несколько тысяч лошадей, вырвавшихся из конюшен и в бешенстве носившихся по улицам. В сумерки сопротивление было окончательно сломлено. "Гордый Измаил у ног вашего величества"- так донес Суворов Екатерине о результате приступа.
-------------------------------------
*Буджакские татары кочевали по берегу Черного моря между Днестром и устьем Дуная.
**Черноморское казачество было сформировано из запорожских казаков после упразднения Запорожской Сечи в 1775 году. Им были предоставлены обширные незаселенные степи по побережью Черного моря. Но когда стало ясно, что здесь границы России куда лучше охраняются Черноморским флотом, основная масса черноморских казаков была переселена на Кубань, где положила начало кубанскому казачеству.
-------------------------------
Турки потеряли 26 тысяч убитыми и 9 тысяч было взято в плен. Лишь один человек ушел из крепости. Легко раненый, он свалился в Дунай, уцепился за проплывавшее бревно и достиг противоположного берега. Он и принес весть о судьбе Измаила. Султан приказал отрубить голову главнокомандующему, великому визирю, стоявшему в бездействии у Рущука во время штурма Измаила.

Суворов доложил, что его войска потеряли 5 тысяч человек, но это, без сомнения, преуменьшено. Ведь из 650 офицеров было убито или ранено 400. Быть может, он докладывал о потерях только регулярных войск, не считая казаков? Обычно указывается, что русские потеряли 4 тысячи убитыми и 6 тысяч ранеными. После штурма Измаил был превращен в огромный лазарет. Впрочем, 2/3 раненых скончалось из-за недостатка лекарств и невежества врачей. Два опытных хирурга - Масси и Лоссиман - были в это время в Бендерах, так как у Потемкина болела нога, и прибыли через два дня после штурма. Погибших русских солдат выносили из Измаила для погребения. Турок было приказано бросать в Дунай. Измаил отдан на трехдневный грабеж войскам. В грабеже принимали участие и генералы, один Суворов оставался в стороне. "Он с нами во всем, кроме добычи" - так с уважением говорили о нем солдаты. Когда он покидал Измаил, офицеры уговаривали его взять хотя бы жеребца из захваченных табунов, но полководец ответил: "Донской конь привез меня, на нем же и уеду я отсюда, - и, помолчав, добавил, - Я и без того буду награжден государыней превыше заслуг"! Он не сомневался, что теперь его не минует заветный фельдмаршальский жезл.

Суворов был уверен, что теперь Потемкин примет его как равного. Но тому это и в голову не пришло. Когда прибыл Суворов, Потемкин радушно выбежал ему навстречу на лестницу и воскликнул: "И чем только могу я наградить вас за ваши бесценные заслуги, дорогой Александр Васильевич!? - Ничем, князь, - раздражительно ответил Суворов,- Я не купец и не торговаться сюда приехал. Кроме бога и государыни, никто меня наградить не может". Потемкин обомлел, такого тона он никак не ожидал. Повернувшись, он вернулся в покои. Суворов последовал за ним и сухо отдал рапорт. Оба не находили слов, не знали, что сказать. Наконец, Суворов откланялся и вышел.

Пять минут независимого поведения дорого обошлись Суворову. Войска получили щедрые награды, но на его долю пришлось только производство в подполковники Преображенского полка. Жаловиться было не на что - сама Екатерина числилась здесь полковником. Но таких подполковников был уже десяток - Суворов стал одиннадцатым, и до конца своих дней он с горечью вспоминал "Измаильский стыд" - демонстративно малую награду за свой беспримерный подвиг [1].

Падение Измаила был повсеместно воспринято как окончание войны. Потемкин собрался в Петербург, праздновать победу и обсудить с Екатериной условия мира. Кого-то надо было оставить вместо себя командующим. Кандидатуры было две - Репнин и Суворов. Репнин сказал Потемкину: "Если назначить Суворова, он либо пойдет на Константинополь, либо погубит армию". Потемкин не хотел ни того, ни другого, оставил за себя Репнина и взял Суворова с собой в Петербург.
Здесь Суворов убедился, что попал в немилость к Екатерине. Она почти не приглашала его в Эрмитаж, была молчалива и неприветлива, и наконец сказала: "Я пошлю вас, Александр Васильевич, в Финляндию". Суворов понял, что ему нет места на триумфе Потемкина. В тот же день он покинул Петербург и из Выборга прислал Екатерине короткую записку: "Жду повелений твоих, матушка". Повеление не замедлило прибыть - осмотреть границу и представить план ее укрепления после недавно закончившейся войны. Когда Суворов это сделал, ему было поручено проводить свои планы в жизнь. Потемкин даже помешал Суворову получить под команду финляндскую дивизию, заметив Екатерине: "Суворов надобен для большего". Работать приходилось в трудных условиях, нехватало строительных материалов, рабочих рук, везде царили расхлябанность и безответственность. Тем не менее строительство быстро продвигалось вперед. Особенно сильные укрепления были воздвигнуты при Роченсальме в противовес шведскому опорному пункту в Свеаборге. Суворов любил прогуливаться у укреплений и иронически-самодовольно приговаривал: "Знатная крепость... С одним взводом штурмом не взять!"

Из Финляндии он с завистью следил за боевыми действиями других генералов. Молодой Черноморский флот во главе с адмиралом Ушаковым завоевал господство на море, одержав в ходе войны победы при Фидониси, Керчи, Тендре и Калиакрии. На суше Репнин при Мачине разбил турок, было заключено перемирие и Потемкин возглавил переговоры о мире. Вскоре он тяжело заболел малярией. Ясский мир был заключен уже после его смерти. Турция признала присоединение к России Крыма и Черноморского побережья до Днестра. Это было далеко до целей грандиозного "Греческого проекта", но Турция просчиталась еще больше. Каменский, как старший из русских генералов, рассматривал себя как преемника Потемкина, но Екатерина, по предсмертным письмам последнего назначила Каховского. Оскорбленный Каменский вышел в отставку.

Суворов по-прежнему искал себе нового бранного поприща. Когда в 1792 году начались военные действия в Польше, он обратился к Екатерине с настойчивым требованием послать его туда, но императрица холодно ответила, что там не требуется его присутствия. Вскоре, однако, Суворов понадобился. Отношения с Турцией вновь обострились, Россия и Турция оказались на грани войны, и Суворов в ноябре 1792 года был назначен командующим екатеринославской дивизии. Имя Суворова было уже овеяно такой славой, его прибытие произвело такое впечатление, что угроза войны отступила. Но для самого Суворова это назначение обернулось крупной служебной неприятностью.

Принявшись за строительство крепостей и не располагая денежными средствами, от выдал подрядчикам векселя. Когда они были предъявлены к оплате в Петербурге, казначейство запротестовало - казна пуста, а тут с юга льется поток векселей, выданных не в меру усердным командующим. Доводы чиновников показались уважительными, ибо конфликт был уже урегулирован, и Суворову было разъяснено, что политическое положение не требует подобной спешки и надо быть поэкономнее. Он вскипел, но желчный тон, как это всегда и бывает, привел к плохому результату. Именем императрицы ему было предписано заключать новые контракты только через казенную палату, а уже заключенные объявлялись расторгнутыми. У Суворова опустились руки: "Боже мой, в каких я подлостях, и князь Григорий Александрович (то есть Потемкин) так меня не унижал!" К тому же ему приходилось возместить из собственного кармана уже произведенные подрядчиками расходы на сумму в 100 тысяч рублей. Он распорядился продать свои поместья, но тут уже Екатерина, по своему ценившая и понимавшая Суворова, сочла, что дело зашло слишком далеко, и приказала отпустить из казны требуемую сумму.

В эти годы Суворов несколько раз просил уволить его из русской армии волонтером в войска, сражавшиеся против революционной Франции. Поход прусского командующего герцога Брауншвейгского на Париж провалился. Старинный противник Суворова Дюмурье встретил его 20 сентября 1792 года при Вальми. Пруссаки не сомневались, что предстоит легкая карательная экспедиция, наподобие предпринятой пять лет назад для подавления революции в Голландии. Двинувшись в атаку, они вскоре увидели построившуюся в боевой порядок, полную энтузиазма французскую армию, готовую сражаться и победить. Все были потрясены, cолдаты стали сдерживать шаг, и, как писал полтора века спустя Ромен Роллан: "... и внутренний голос шептал старому миру - дальше тебе не пройти" [8]. Герцог Брауншвейгский скомандовал: "Стой"! Повторять команду не пришлось - войска уже стояли. Сражение свелось к артиллерийской перестрелке, во время которой новые французские пушки Грибоваля* показали свое явное превосходство над артиллерией прусской армии, в которой еще сохранялась фридриховская традиция рассматривать артиллерию как часть обоза, необходимую только для осадных операций. Через десять дней герцог Брауншвейгский повел свою армию обратно.
--------------------------------------
*Во время Семилетней войны 1756 - 1763 французский генерал Грибоваль служил в австрийской армии и хорошо ознакомился с постановкой артиллерийского дела этой страны. Во Франции в первые годы правления Людовика XVI (1774 - 1792) была предпринята попытка провести ряд реформ. И если в области экономики все труды министров Тюрго и Неккера остались безуспешны, то реформу артиллерии Грибовалю удалось завершить. Было установлено, что вес ствола пушки должен в 150 раз превышать вес ядра, а само ядро быть в три раза тяжелее заряда, орудия снабжены более прочными и легкими лафетами, проведена стандартизация колес и осей. Новая артиллерия совмещала достаточную мощь огня с высокой подвижностью и в руках Наполеона показала себя орудием невиданной силы.
-------------------------------
Дюмурье направился в Бельгию. Австрийцы вновь выстроили свой бесконечный кордон. Дюмурье же сконцентрировал свои главные силы в одном пункте - у Жемапа, обеспечил здесь трехкратное численное превосходство и, прорвав оборону противника, овладел страной. Лишь в следующем году друг и боевой товарищ Суворова, принц Кобургский, одержал 18 марта при Неервиндене победу над Дюмурье и теперь буквально прогрызал путь на Париж через три линии крепостей, которыми сто лет ранее Вобан прикрыл границы Франции. Здесь шла большая война, было где развернуться суворовскому гению. К тому же французская революция представлялась ему, как дворянину, ниспровержением всех человеческих и божеских законов, и с ней он готов был решительно бороться. Екатерина, конечно, отказала Суворову, хотя и дала надежду на скорую военную практику. Он не поверил - но обещание сбылось.
ВТОРАЯ ПОЛЬСКАЯ ВОЙНА
Первый раздел Польши в 1772 году послужил для нее суровым предостережением. Шляхта, до того занимавшаяся только пирами да раздорами, поняла, что необходимо спасать государство. Началась разработка проектов реформ, улучшение образования, усиление армии, некоторое улучшение положения крестьян. В 1788 году, когда у России руки оказались связанными турецкой войной, был созван сейм. В результате четырехлетней неустанной работы он принял 3 мая 1791 года новую конституцию. Устанавливалась наследственность престола, горожане получали представительство в сейме, ликвидировалось liberum veto (право любого депутата в сейме приостановить принятие законопроекта). Все это были полумеры, но все же и они ограничивали русское влияние в стране.

Едва лишь закончилась война с Турцией, как Екатерина послала русские войска в Польшу. За подходящим предлогом дело не стало - об этом просила (по настоянию Петербурга) созданная польскими магнатами Тарговицкая конфедерация. Поляки попробовали сопротивляться, но потерпели поражения в сражениях под Зеленцами и Дубенками. Принятая 3 мая 1791 конституция была отменена. Численность польской армии уменьшалась с 55 до 15 тысяч человек, в стране было размещено 18 тысяч русских солдат. Русский приоритет в польских делах был восстановлен. Прусский король, ожегшись в походе во Францию, потребовал в качестве платы за продолжение войны с нею нового раздела Польши. Поскольку Австрия завязла в войне с Францией, то она была отстранена от дележа. Россия получила большую часть Белоруссии и Правобережной Украины, Пруссия - Торн и Данциг.

Для утверждения второго раздела Польши в 1793 был созван польский сейм. Здание, где проходили его заседания, было оцеплено русскими солдатами. Делегаты до поздней ночи сидели в полном молчании, не решаясь ни возражать, ни санкционировать раздел родины. Наконец, маршал сейма предложил принять молчание за знак единодушного согласия. Так "немое" заседание сейма узаконило новый раздел Польши.

Второй раздел Польши прошел не так гладко, как первый. Революционная Франция яростно сражалась с войсками первой коалиции, ее пример вдохновлял поляков к сопротивлению. С другой стороны, как ни ограничены были реформы последних двадцати лет, и они не прошли даром. В Польше выросло новое поколение, укрепились патриотические настроения.

В стране началась организация восстания. Ударной его силой должны были стать оказавшиеся не у дел, без куска хлеба, солдаты и офицеры распущенных польских войск. Их, правда, всячески пытались включить в состав своей армии и русские, и пруссаки, но поляки, привыкшие к легкой службе у себя на родине, с ужасом думали о практикуемой в обеих армиях беспощадной муштре, палочной дисциплине. Военное руководство восстанием было доверено незнатному шляхтичу Тадеушу Костюшке. Человек незаурядных дарований и выдающейся отваги, он получил хорошее военное образование в Польше, в открытом после 1772 года военном училище, и во Франции, куда был направлен как один из лучших учеников, участвовал в войне за независимость Америки, где дослужился до генеральского чина, и в 1792 году храбро, хоть и неудачно, руководил поляками в сражении под Дубенкой.

Польская кавалерийская бригада Медалинского, которую просто продали в Россию, взбунтовалась и, совершив поход через всю Польшу, достигла Кракова, куда из-за границы прибыл Костюшко. Первое сражение с русскими войсками, возглавлявшимися Денисовым и Тормасовым, произошло под Рацлавицами. Необстрелянные польские солдаты стали уже отступать под натиском ветеранов турецких войн, но тут вперед бросились стоявшие во второй и в третьей шеренге косаньеры - крестьянские ополченцы, вооруженные косами, которыми они начали буквально косить русских солдат. Те растерялись, и даже знаменитый суворовский штык не устоял перед крестьянской косой. Но, конечно, повторить свой успех косаньерам ни разу не удалось.

При известии о первой победе в Варшаве вспыхнуло восстание. Несколько тысяч русских войск было застигнуто врасплох и зарезано во время сна, уцелевшие ушли из Варшавы. Победило восстание и в Вильно. Таким образом, восстание проходило на территории Польши и Литвы, приобрело четкий национальный характер. Костюшко в Поланецком лагере выпустил универсал, объявлявший, что каждый крестьянин может переселяться куда хочет, если только сообщит комиссии своего воеводства, куда уезжает, и заплатит долги и налоги. Фактически Поланецкий универсал уничтожал крепостное право в Польше, но, в отличие от других декретов восставших, был даже опубликован с месячной задержкой. Конечно, шляхта саботировала его, и, надо признать, универсал даже не привлек большого внимания - страна для отмены крепостничества еще не созрела. Хотя много крестьян и вступило в армию Костюшки, ее численность не превышала 90 тысяч человек, не считая ополчения косаньеров, и это предрешало судьбу восстания. 60 тысяч русских солдат и 35 тысяч пруссаков вступили в Польшу. В Литве войска возглавлял Репнин, на Украине - вызванный из отставки Румянцев. Во главе прусской армии находился сам король Фридрих-Вильгельм II.

Первое крупное сражение произошло при Щекоцинах. Сражались пруссаки, поддержанные русским корпусом Ферзена, всего 26 тысяч человек. Поляков было примерно столько же. Пруссаки, по своему обыкновению, в прославленном Фридрихом косом боевом порядке двинулись вперед и стали теснить поляков. Костюшко, воспользовавшись образовавшейся брешью между прусскими и русскими войсками, попробовал контратаковать, но его войска были отброшены русским резервом. Начались крики, что Костюшко убит, поляки обратились в бегство. Победители вступили в Краков и вскоре достигли Варшавы. Почти одновременно на противоположном, правом берегу Вислы войска Дерфельдена тоже имели удачное столкновение с польским корпусом Зайончека, для отступления которого оказалось достаточно артиллерийского обстрела. Дерфельден занял Люблин и двинулся на север, через Брест к Гродно.

Однако Костюшко успел хорошо укрепить Варшаву, осада столицы Польши проходила безуспешно. В тылу осаждающих, в Познани, началось восстание, снабжение продовольствием было прервано. В конце концов осада была снята, пруссаки двинулись обратно на свою территорию, а Ферзен пошел вверх по Висле, ища место, удобное, чтобы переправиться и соединиться с продвигающимися из России войсками. В Литве Кнорринг пытался атаковать Вильно, но был отбит. Казалось, наступил перелом в ходе восстания, тем более что приближалась зима, во время которой поляки получали возможность привести в порядок и реорганизовать свои силы.

Суворов поначалу не принимал участия в этой войне, если не считать поручения Румянцева обезоружить волновавшиеся польские части, включенные в состав русской армии. Неожиданно нагрянув 26 мая в Белую Церковь, он разоружил 8 тысяч поляков, собиравшихся пробиваться на родину. Что до самой войны, то Суворов понимал, что силы Костюшки не очень велики, и как-то заметил, что он бы там в 40 дней кончил - поразительно точное предсказание, его кампания в Польше продолжалась 70 дней, из которых он на 30 дней задержался в Бресте. Этой задержки заранее он предвидеть не мог.

Румянцев знал, что в Петербурге к Суворову относятся неприязненно, что Екатерина все еще находится под впечатлением потемкинских отзывов о нем. Но вместе с тем он лучше кого-бы то ни было понимал, какую мощную силу представляет этот неуживчивый старый полководец. Решив добиться успеха любой ценой, он наконец 7 августа предписал Суворову выступить в Польшу.

Суворов начал движение неделю спустя, взяв с собой 5-тысячный отряд, вел войска с обычной стремительностью, подчиняя себе встречавшиеся по пути русские отряды. Перед ним в Бресте находился 16-тысячный польский корпус Сераковского. Корпус был многочисленный, но чуть ли не на две трети состоял из косаньеров. Первое столкновение произошло 3 сентября у местечка Дивин, где русские кавалеристы перебили 300 польских всадников. 6 сентября у монастыря Крупчицы встретились главные силы. Поляки занимали сильную позицию, их правый фланг обеспечивало болото, и именно через него Суворов нанес главный удар. Атакованные с фланга, поляки отступили.

Сераковский укрылся в Бресте и решил затем отойти к Варшаве. Узнав об предстоящем отходе от приехавшего из города еврея, Суворов решил не допустить этого. С 4-мя тысячами пехоты и таким же количеством всадников он переправился через Буг выше Бреста и двинулся к линии отступления поляков. Последние в количестве 10 тысяч пехоты и 3 тысяч конницы утром 8 сентября перешли Буг по мосту в Бресте, сожгли за собой мост и полагая себя в полной безопасности, пошли на запад, как вдруг пришло известие о приближении Суворова. Не растерявшись, поляки свернули ему навстречу. Обе армии выстроились между рекой и опушкой леса. Русская конница первой начала сражение, опрокинув польскую кавалерию. Разбившись на три отряда, поляки начали отходить. На опушке леса один отряд попытался оказать сопротивление, и был безжалостно изрублен. Главные силы поляков оказались вскоре прижатыми к заболоченной реке Цне. Дорога и мост были уже захвачены предусмотрительно высланными Суворовым егерями и казаками. Лишившись линии отступления, поляки были наголову разбиты. Правда, утверждение Суворова, что спаслось всего 130 человек, является, конечно, преувеличением. О состоявшемся позже сражении под Кобылкой он докладывал, что у противника не ушел ни один человек, в то время как сами поляки оценили свои потери в 1500 человек из 3500, участвовавших в сражении. Тем не менее не подлежит сомнению, что после Бреста корпус Сераковского прекратил свое существование.

Отряд Суворова к этому временем вырос до 10-12 тысяч человек. Командуя в турецкую войну куда более крупными силами, он никогда не устраивал себе обстановки главнокомандующего. Теперь же он назвал себя командующим, назначил командиром своего отряда Павла Потемкина, а начальниками родов оружия - Буксгевдена (женатого на побочной дочери императрицы), Исленьева и Шевича. Но соседние генералы его не признавали, и когда он захотел усилиться некоторыми соседними отрядами и двинуться на Варшаву, ему никто не подчинился. "Брест и Канны подобие имеют, - с грустью писал Суворов, - время упущено". Пришлось остаться в Бресте.

Но именно с сражения под Брестом началось крушение восстания. Костюшко, опасаясь соединения Суворова и Ферзена, с 13-тысячным войском выступил из Варшавы на юго-восток и стал продвигаться параллельно Ферзену по правому берегу Вислы. Ферзен выслал вперед отряд Денисова - Костюшко продвинул 3-тысячный авангард Понинского и сам двинулся за ним. Но тут Ферзен перешел через Вислу и успел призвать к себе обратно Денисова. Решающее сражение произошло 29 сентября при Мацеевицах. Понинский подойти не успел, и у Костюшки оказалось 10 тысяч солдат против 12 тысяч Ферзена. Направив Денисова в обход левого фланга поляков, Ферзен с главными силами двинулся на них с фронта. Дважды русские солдаты атаковали укрепленные позиции - и дважды откатывались назад. Однако во время третьей атаки укрепления были взяты. Поляки несколько отошли и вновь попытались оказать сопротивление, но подошедший Денисов атаковал их с фланга, что и решило исход сражения. Костюшко, во главе своей конницы пытавшийся прикрыть отход, получил два сабельных удара и без сомнения погиб бы, если
бы казаки не опознали его и не взяли в плен.
Успех сражения под Мацеевицами обеспечивал левый фланг Суворова, который ранее он не мог прикрыть из-за недостатка сил. К тому же у него нашлись влиятельные союзники при дворе - личный секретарь императрицы Безбородко и др. Прослышав об успешных действиях Суворова, из Петербурга устами военного министра Салтыкова повелели Ферзену, Дерфельдену и Репнину "помогать и всевещно содействовать Суворову". Были достигнуты успехи и на других участках. Получив подкрепление, Кнорринг вновь атаковал и взял Вильну. Дерфельден занял Белосток. Территория восстания неуклонно сокращалась.

7 октября Суворов выступил к Варшаве, именем императрицы приказав Ферзену и Дерфельдену идти туда же. Вскоре Ферзен присоединился к Суворову, но пошел дальше самостоятельно, несколько левее. У Кобылки произошло столкновение с поляками, отходившими под натиском Дерфельдена, примечательное тем, что Суворов, не дожидаясь пехоты, атаковал конницей через лес, а когда лес оказался слишком густым, чтобы можно было пройти лошадям, спешил всадников и приказал ударить в палаши. Эта необычная атака увенчалась полным успехом. Через несколько часов подошли части Дерфельдена, общая численность "самовольно организованной" армии превысила 30 тысяч человек - 15 тысяч пехоты, 4 тысячи регулярной конницы, 12 тысяч казаков. Оставалось взять последнее препятствие на пути к столице Польши - Прагу.

Прага была бедным еврейским предместьем Варшавы, расположенным на правом берегу Вислы. Костюшко недавно хорошо укрепил ее. Два параллельных вала и два глубоких рва защищали город. На валу стояло 104 орудия, еще 30 пушек могли поддержать оборону фланговым огнем с левого берега Вислы. Подступы прикрывали передовые укрепления и тройной, а местами и шестерной ряд волчьих ям. При умелой обороне это была почти неприступная крепость. Но именно это-то условие и отстутствовало. Преемник Костюшки Вавржецкий оказался бездарным и безвольным командующим. Собранные им для обороны Варшавы войска по численности не уступали армии Суворова, но они пассивно смотрели на осаждавших, ни в чем не препятствуя им. К тому же, накануне штурма Вавржецкий отправил из Варшавы 11 тысяч для предупреждения ожидавшейся переправы русских войск через Вислу. У коменданта Праги Зайончека осталось 20 тысяч, из них 5 тысяч конницы и 2 тысячи косаньеров. В Варшаве царило смятение, борьба партий, более того, борьба самолюбий [1].

24 октября, через 5 дней после своего появления под Прагой русские войска двинулись на приступ. Он был организован так же, как и под Измаилом. Две правофланговые колонны составили войска Дерфельдена, две центральные - бывший отряд самого Суворова, три левофланговые - полки Ферзена. Четыре находившихся справа колонны начали штурм на полчаса раньше, чтобы отвлечь противника от направления главного удара. Поляки не ожидали штурма, и сразу растерялись. Гарнизон устремился на север, но и здесь из-за отсутствия порядка и дисциплины не мог сдержать наступления. Под огнем, перебираясь по положенным лестницам через вольчьи ямы, атакующие неудержимо взбирались на вал. Защитники Праги сражались храбро, особенно сформированная из ее жителей бригада евреев. Когда солдаты ворвались в город, из многих домов в них полетели камни. Солдаты пришли в ярость и начали грабить и избивать всех, попадавшихся на их пути. Воспоминания о резне, учиненной в Варшаве в начале восстания, разжигало их гнев. Фанагорийский полк по берегу Вислы пробился к мосту, отрезав полякам путь к отступлению. Неудержимый поток солдат устремился на мост, дамоклов меч неизбежного разгрома навис над беззащитной Варшавой. Но в этот момент мост вдруг запылал с восточной стороны. Сообщение было прервано, Варшава спасена от разгрома. Приказ о разрушении моста был отдан самим Суворовым. Видя, что разъяренные солдаты совершенно отбились от рук, что они сейчас ворвутся в Варшаву и там разыграются те же страшные сцены, он и прибегнул к радикальному средству, которое не смогли осуществить растерявшиеся поляки - приказал разрушить часть моста. Лишь 800 человек спаслись из Праги, 8 тысяч, включая Зайончека, погибли в бою, 2 тысячи утонуло в Висле, остальные были взяты в плен. Русские потеряли полторы тысячи.

В Праге начался пожар, охвативший значительную часть города. Крики победителей, вопли побежденных, стоны раненых, грохот рушащихся домов, рокот огня - все это сливалось в адский концерт. В Варшаве царил ужас. Огромные толпы молча стояли на берегу Вислы, в бессилии наблюдая гибель своих пражских собратьев. Варшавский магистрат поспешно отправлял делегатов для сдачи города. Никто не помышлял о сопротивлении.

Когда на следующий день делегатов привели к Суворову, они были настолько напуганы, что сбились в кучу и не могли произнести ни слова. Поняв состояние поляков, Суворов бросил на землю саблю, поднял ладони вверх и со словами "Покой, покой" пошел им навстречу. Переговоры были непродолжительны. Условия Суворова сводились к сдаче оружия и исправлению моста, по которому русские войска 26 октября вступили в Варшаву. Характерно, что при этом он не взял с собой те полки, которые особенно пострадали в Варшаве. Со своей стороны он обещал неприкосновенность жизни и имущества жителей и воздание почестей королю.

Через несколько дней ушедшие на юго-запад остатки польских войск сложили оружие. Восстание закончилось.

Екатерина дала Суворову заветное звание фельдмаршала, прислала алмазный бант на шляпу и подарила из захваченных польских земель огромное поместье - Кобринский ключ, с 7 тысячами душ мужского пола. Суворов радовался как ребенок. Когда прибыл фельдмаршальский жезл, он расставил в ряд несколько стульев и стал прыгать через них, приговаривая: "Репнина обошел, Салтыкова обошел, Прозоровского обошел". В то время в России было только два фельдмаршала - доживающий свои годы Румянцев и бывший последний гетман Украины, младший брат фаворита императрицы Елизаветы Петровны Разумовский. Но в бочке меда всегда найдется место ложке дегтя. Последний фаворит Екатерины Платон Зубов, за брата которого Суворов выдал свою дочь Наташу, получил имения с 13 тысячами душ. "Щедро меня в лице Платона Зубова наградили" -горько иронизировал Суворов.

Пражский штурм сразу же и повсеместно был признан образцовым. Но теперь стали говорить об огромном количестве жертв, о беспощадном погроме Праги, стали ходить рассказы о Суворове как о мучителе побежденных. Обвинения в жестокости всегда мучили и раздражали Суворова. Он неоднократно оправдывался, указывал на свою мягкое обращение к пленным, как обычно, любил прибегать к стихотворной форме:

Великодушный лев врага лишь низвергает,
А хищный волк его лежащего терзает.

Но главным для него всегда были соображения военной целесообразности. Сплошь и рядом имея дело с численно превосходящим противником, суворовские солдаты были обучены всегда действовать с максимальной энергией и напряжением сил - и в этом заключается причина огромных потерь в рядах противников Суворова [1].

В Польше Суворов находился еще год. Своими поблажками полякам он не раз вызывал недовольство в Петербурге. 24 тысячам пленных приказал выдать паспорта и отпустить, варшавский магистрат не распустил, на требование о взыскании контрибуции доложил, что это невозможно по принчине оскудения страны - а ведь Варшава и польские области отходили к пруссакам и австрийцам, так что чревызвычайное взыскание контрибуции не помешало бы будущему взиманию податей для Петербурга. Конечно, Суворова давно бы отозвали, но его присутствие в Польше представлялось совершенно необходимым - и для того, чтобы держать страну в страхе и повиновении, и для того, чтобы были весомы слова русских дипломатов, обсуждавших с австрийцами и пруссаками судьбу Польши. В 1795 году последовал ее третий раздел. Северо-западная часть собственно Польши с Варшавой досталась пруссакам, юго-восточкая, с Краковым и соляными копями в Величке - австрийцам. Долю России составили Литва, Белоруссия и Правобережная Украина, кроме отошедшей к австрийцам Галиции. Потомок Бирона, вассал Польши герцог Курляндский отрекся от престола в пользу России. Как независимое государство, Польша была стерта с географической карты. Ни одной территории с преобладанием собственно польского населения Россия еще не получила, они достались ей лишь после окончания наполеоновских войн.

В конце 1795 года Суворов вернулся в Петербург, где ему была устроена торжественная встреча. Екатерина во всем шла навстречу Суворову. Узнав о нелюбви полководца к зеркалам, императрица приказала везде их завешать. Как-то, принимая в частном порядке Суворова, Екатерина, на правах гостеприимной хозяйки, спросила: "И чем вас угостить, Александр Васильевич? - Прикажи налить рюмку водки, матушка - попросил полководец. - А фрейлины что скажут? - возразила императрица. - Скажут, что пришел солдат!" - отчеканил Суворов. Екатерина засмеялась, собственноручно налила ему рюмку водки, которую фельдмаршал немедленно осушил за здоровье императрицы. Но за внешними любезностями намечалась новая трещина.

Тридцать три года сидела на престоле Екатерина, и, кажется, только теперь созрела почва для прочного примирения ее со строптивым фельдмаршалом. Она не может не оценить его услуг, не может не считаться с его популярностью в армии и Европе. Самый могущественный враг полководца давно сошел в могилу. Ничто не препятствует улучшению отношений между императрицей и ее лучшим военачальником. Но тут-то выявляется органическая невозможность этого. Суворов не придворный, он не может попасть в такт екатерининского двора. Когда проходит нужда в его поразительном военном счастье, в его страшном мече, его лучше всего упрятать куда-нибудь подальше в войска. Так было всегда, так случилось и на этот раз.

Екатерина собиралась отправить Суворова в Персию, против которой как раз был объявлен поход, но полководец не проявил желания принять это назначение, тем более что все упорнее говорили о приближающейся войне с Францией. Тогда она назначила его командующим одной из трех находившихся на юге страны армий - две другие возглавляли Румянцев и Репнин. Прощание с императрицей было преисполнено взаимных любезностей, но когда оно закончилось, оба вздохнули с облегчением [1].

ТУЛЬЧИН И КОНЧАНСКОЕ

Суворов расположился в местечке Тульчин, выбранном им в качестве штаб-квартиры, поселившись в замке графини Потоцкой, с которой у него сложились близкие отношения. Ему подчинялись две дивизии, возглавлявшиеся Каховским и Волконским. Первые месяцы прошли безмятежно. Суворов гордился, что носит звание фельдмаршала, что командует крупнейшей в России армией. Впереди была желанная война с революционной Францией. Уже было объявлено, что в поход пойдет армия в 51 тысячу человек, были указаны полки, назначенные в поход, приказано их укомплектовать. Командующий не был назначен, но все называли Суворова. К нему посыпались просьбы от желающих принять участие в походе. Сам он считал этот вопрос решенным. Вызвав провиантмейстера, полковника Дьякова, Суворов велел привести все склады в порядок, пригрозив в противном случае повесить его. "Ты знаешь, дорогой друг, что я тебя люблю и слово свою сдержу" - добавил Суворов.

Все его время поглощало обучение и воспитание войск, непрерывно проводимые маневры, которых он максимально приближал к боевой обстановке. Велась непрерывная стрельба холостыми зарядами, пехота шла в атаку со штыками наперевес и только в последний момент поднимала их вверх. Когда в маневрах принимала участие кавалерия, несколько человек нередко оказывались искалеченными, но Суворов не отказывался от принятой им системы обучения, основы которой он в эти месяцы изложил в своей знаменитой инструкции - "Науке побеждать", развивавшей и дополнявшей ранее написанное им, еще в бытность полковником, "Суздальское учреждение".

Все внимательнее он смотрел на проходившие на западе сражения. 1794 -97 годы были временем поразительных побед французских армий. Принц Кобургский проиграл 26 июня 1794 года Журдану решающее сражение у Флерюс, после чего навсегда ушел от военных дел. Правда, месяц спустя во Франции пала якобинская диктатура и напряжение, с которым велась война, спало. В 1795 году боевые действия велись с переменным успехом, но в следующем году в Италии засияла звезда молодого Бонапарта. Суворов очень рано оценил талант французского полководца, и с течением времени ставил его все выше. Это сказалось даже в манере говорить о нем. Сначала он называл Бонапарта молокососом, затем мальчишкой, а под конец молодым человеком. Однажды Суворова спросили, кого он считает великим полководцем, и он назвал имена Цезаря, Ганнибала и Бонапарта. А ведь Наполеон только начинал свою карьеру военачальника. И высоко ценя французского полководца, Суворов мечтал о встрече с ним на поле сражения, не сомневаясь, что он может с ним сразиться и победить. "Далеко шагает мальчик, пора унять" - эти слова Суворова оказались пророческими, хотя "унять" выпало уже на долю суворовских учеников.

19 ноября 1796 года в Петербурге скончалась Екатерина. Ее надежды передать престол внуку Александру оказались развеянными, все взоры сразу же обратились на законного наследника, ее сына Павла. Манифесту о передаче престола Александру, подписанному, в числе прочих авторитетных лиц и Суворовым, не был дан ход. Сам Александр вместе с Аракчеевым, еще при жизни бабушки и тайно от нее, присягнул отцу.

При жизни Екатерины отношения Суворова с Павлом были сдержанные, но неплохие. Иногда, правда, бывали стычки. Стараясь держаться подальше от матери, Павел поселился в Гатчине, где организовал для себя маленькое войско, построенное по прусскому образцу, ибо Фридрих Великий был в его глазах идеалом полководца. Однажды Суворов, проезжая через Гатчину, позволил себе в обычной иносказательной форме выразить неодобрение увиденному. Павел вспыхнул: "Извольте перестать дурачиться, - крикнул он, - Я отлично вижу, что кроется за вашими шутками"! Суворов сразу же угомонился, но выйдя, пропел: "Prince adorable! Despote implacable!"*

Но Павел знал, что фельдмаршал со всеми дурачится, а Суворову был известен нрав Павла.
--------------------------------
*"Великолепный принц! Неумолимый деспот!"
-------------------------------

Первые месяцы правления император был занят сведением счетов с придворными матери, и фельдмаршал, встречавший при ее дворе холодный прием, не вызывал у него подозрений. "Прощай, не забывай старых друзей" - так поздравляет он Суворова с рождеством. Суворов, со своей стороны, проявляет полную лояльность к новому государю. Начавшаясь смена министров обрадовала его - прежних он не мог помянуть добром. "Ура! Мой друг, граф Безбородко, первый министр" - так восклицает Суворов в одном из писем. На первых порах Павел делает шаги для завоевания популярности. Он позволяет отдохнуть утомленной непрерывными войнами стране, заключает мир с Персией, отказывается от похода во Францию, освобождает Костюшку, Новикова, Радищева. На западе Европы заключение Бонапартом 18 апреля 1797 года Леобенского перемирия, а затем 18 октября Кампо-Формийского мира, казалось, положило конец войне.

Но все это было преходяще. Боясь проникновения "якобинской заразы", император прибегает к совершенно необычайным мерам. Гонениям подвергаются даже отдельные слова: вместо "граждане" было предписано говорить "жители", вместо "стража" - "караул", слово "общество" и вовсе запрещено без всякой замены. Все это для Суворова могло быть терпимо, но император вскоре начинает свою военную реформу. Образцом для нее служила прусская армия, подобно тому как для военных преобразований, проводившихся в русской армии в начале XIX века - армия наполеоновская.

Наблюдая процветавшие при Екатерине, так же, впрочем, как и при ее предшественниках и преемниках, коррупцию и казнокрадство, Павел, видимо, пришел к мысли, высказанной впоследствии его третьим сыном, императором Николаем I: "В России есть только один честный человек" - сам государь. Способ обуздать злоупотребления император видел в одном - сосредоточить в своих руках все решения, все нити управления. Подданные, от министра до последнего крепостного, в пользу которого Павел издал указ "О трехдневной барщине", должны быть лишь безгласными исполнителями. Важнейшие рычаги управления армией - производство в новый чин, увольнение в отпуск - стало исключительной прерогативой императора.

В армии прежние дивизии были заменены инспекциями, представлявшие территориальные управления и напоминавшие позднейшие военные округа. Во главе каждой инспекции стояли три инспектора - по пехоте, артиллерии и кавалериии - формально совершенно бесправные и обязанные только докладывать императору. Но на практике их значение, конечно, было огромно. В инспекторы Павел назначал обычно знакомых ему гатчинских офицеров.

Во главе каждого полка стоял командир полка - в чине полковника, совершенно бесправный, и обладавший несколько большими полномочиями "шеф" - почетный командир, в генеральском чине. Старший по чину шеф мог возглавить объединение нескольких полков, именовавшихся по привычке корпусом, дивизией, колонной. В этом случае полковник его полка становился его реальным командиром. Сам Суворов был назначен шефом Суздальского полка, которым он когда-то командовал. Вряд ли он мог уделять ему много внимания. Полки стали именовать по имени их шефа, что тоже имело отрицательную сторону. Терялась преемственность, утрачивалась воинская традиция. Ну кому и что говорило название "гренадерский полк Жеребцова" - а речь шла о любимом полке Суворова, знаменитых фанагорийских гренадерах. Генералов на каждый полк, конечно, не хватало, из забвения извлекали давно ушедших в отставку стариков, но зато возникла необходимость в производстве новых генералов - этого и добивался император, стремясь создать себе прочную опору в армии. Пошла волна повышений. Полдюжина генералов-аншефов - Репнин, Каменский и другие, стали фельдмаршалами. Но столь же быстро происходили и разжалования. "Награда утратила свою прелесть, наказание - сопряженный с ним стыд" - писал Карамзин.

Упразднялись не только дежурства, выполнявшие функции штабов, но и полковые канцелярии, что расстроило управление войсками. Вновь вводилась форма прусского образца и даже косы для солдат. Численность армии заметно сокращалась, в полках вместо трех батальонов осталось два, особенно пострадала самая ценная часть армии - егеря. Егерские корпуса были распущены, остались только егерские батальоны, вскоре, правда, сведенные в егерские полки [5]. Были, конечно, и положительные моменты.

Фридрих во второй половине своего царствования перевооружил свою армию новыми мощными пушками австрийского образца, убедившись на поле сражения у Лейтена в 1757 году в их превосходном действии, и теперь копирование прусской артиллерии улучшило артиллерию русскую и подготовило те преобразования, которые проводились Аракчеевым начиная с 1805 года.

Будучи поклонником Фридриха Великого, Павел любил повторять: "Солдат есть простой механизм, артикулом предусмотренный". Он охотно следовал советам Репнина и Аракчеева, полагавших что "Чем ровнее шаг, тем больше надежды на победу"*. Фридриховские войска действительно шли в атаку "гусиным шагом" - 75 шагов в минуту, что позволяло поддерживать равнение в линии войск. Но император не видел происшедших за последние тридцать лет сдвигов в военном искусстве, наметившийся отход от линейной тактики, доведенной Фридрихом до совершенства, превратившегося в шаблон, не оценил достижений новой французской армии, не осознал, что ее основные принципы были предвосхищены Суворовым. Впрочем, не понял Павел и самого Фридриха. Непрерывная муштра, беспощадные телесные наказания, механическое повиновение - все это было унаследовано великим королем от создателя прусской армии принца Леопольда Дессаусского, и он не хотел ломать работающую как автомат военную машину. Но и самого короля подчас беспокоило подобное обращение с солдатами: "Самая загадочная вещь для меня - чем обеспечивается наша собственная безопасность в нашем собственном лагере" - как-то заметил Фридрих. А лучшая часть его армии - знаменитая прусская конница, созданная самим Фридрихом, комплектовалась не из наемников, а из сыновей прусских землевладельцев, пусть даже крестьян, и в ней почти не знали телесных наказаний. Ведь не поставишь же фельдфебеля с палкой позади несущейся во весь опор кавалерии. Сложные маневры, плац-парадная муштра, перед которыми преклонялся Павел, были для Фридриха лишь способом скрыть от специалистов других армий простоту средств, с помощью которых он добивался победы.
------------------------------------
*Характерно, что даже в 1814 году Аракчеев сделал замечание возвращавшемуся из похода во Францию полку за разболтанный шаг и услышал от командира дивизии М.С. Воронцова дерзкий ответ: "Это тот самый шаг, которым полк дошел до Парижа"!
-------------------------------

Суворов с самого начала восстал против "прусских затей" императора. Перечеркивались реформы Румянцева, Потемкина, его собственная полувековая служба. Штаб он не распустил, по-прежнему самостоятельно увольнял в отпуска, получая все чаще и чаще выговоры от Павла. Недовольство императора обращалось против суворовских войск. Как-то ему доложили, что один полк до сих пор не получил медалей за взятие Праги. Павел ответил: "Медалей не будет. Прагу я почитаю не за военное дело, а закланием жидов". Конечно, Суворов был не один. Много закаленных в огне сражений офицеров не желали реформ не бывавшего ни в одной битве монарха. Однажды была даже высказана мысль идти всей армией на Петербург. Суворов и слушать до конца не захотел, хотя и не доложил о столь крамольных речах. В конце концов было решено прибегнуть к открытой демонстрации: Суворов и 16 видных генералов армии и офицеров штаба разом подают в отставку. Суворов звал их управлять своими имениями. 3 февраля он написал прошение об оставке, но оно еще не успело дойти до столицы, когда 6 февраля на разводе Павел отдал приказ: "Фельдмаршал Суворов,... отнесясь, что войны нет и делать ему нечего... за подобный отзыв отставляется от службы".

Враги злорадствовали, друзья незаметно отдалились от Суворова. 16 генералов, поняв, что Павла не остановить, решили в отставку не подавать. Много их в ближайшие месяцы было уволено, разжаловано, арестовано. Суворов после трогательного прощания с войсками уехал в Кобрино.

Но Павлу было мало этого. Перед оставным полководцем вдруг возник коллежский асессор из тайной экспедиции (так тогда называлось КГБ) Николев с предписанием императора - перевести Суворова в его родовое имение Кончанское. Суворов не успел даже взять драгоценностей и денег - бричка была наготове, и они отправились в путь. В затерявшуюся среди густых лесов и топких болот деревушку привез в мае 1797 года Николев старого фельдмаршала.

Над прославленным, но неблагонадежным полководцем надо было установить строгий надзор. И местный городничий, и сосед-помещик постарались уклониться от столь неблагодарной миссии. Тогда вспомнили о Николеве, с такой ретивостью доставившего Суворова к месту ссылки. Нервы Суворова не выдержали, он взмолился о пощаде - император написал на его прошении: "Оставить без ответа". Николев учтиво препятствовал Суворову отлучаться из деревни, принимать соседей, перлюстрировал его корреспонденцию. Его мелочная опека терзала старика.

Помещичий дом обветшал, зимой Суворов жил в двухэтажной крестьянской избе, в которой одна комната была расположена над другой. Вскоре его навестила любимая дочь Наташа с внуками, это немного развлекло Суворова. Но через два месяца они уехали, он вновь остался один. Павел, со своей стороны, нетерпеливо ждал, когда старик смирится и позволит упрятать себя куда-нибудь в армию, для отвода глаз Европы. При всем своем сумасбродстве он понимал, насколько недоброжелательно встречена ссылка великого полководца в армии и в Европе. Предпринятое тайной экспедицией расследование не выявило криминала в действиях и разговорах Суворова. Тогда Павел в феврале 1798 года послал племянника Суворова Горчакова привезти фельдмаршала в Петербург. Одновременно был отозван из Кончанского Николев. В пути Суворов наблюдал войска, жизнь города и деревни, и только укрепился в своей непримеримости. Пусть ссылка в далеком Кончанском, но не одобрение, пусть косвенное, прусских затей императора. Это выражалось им, по обычаю, в иносказательной форме. Дошло до того, что он первым уехал с развода караулов. Горчаков с ужасом шептал, что никто не имеет права покидать развод раньше императора. "Брюхо болит" - пожал плечами полководец. В конце концов Суворов прямо попросился у Павла обратно в деревню. С явным неудовольствием император выразил свое согласие.

Все же эта поездка ободрила полководца. С него был снят надзор, несколько месяцев он находился в ровном и веселом настроении, часто посещал соседей и, конечно, вволю чудил. Один помещик приехал к нему в гости на восьми лошадях. Получив согласие на ответный визит, от созвал всю округу, слетевшуюся взглянуть на опальную знаменитость. Каково же было всеобщее удивление, когда они увидели Суворова, восседающего в бричке, запряженной 80 лошадьми. Форейтор полчаса заводил их во двор и разворачивал в круг. Домой фельдмаршал уехал на одной лошади.

Мнение кончанского затворника по-прежнему интересовало Павла. Он послал как-то к нему французского эмигранта генерала Прево де Люмиана, в упор поставившего вопрос о войне с Францией. Суворов в нескольких словах изложил свой план кампании: оставить два обсервационных корпуса у Страсбурга и Люксембурга, идти, сражаясь, к Парижу, не теряя времени и не тратя сил на осады крепостей. Только два человека могли составить такой план - фельдмаршал Суворов и генерал Бонапарт. Конечно, павловские специалисты единодушно отвергли его. А ведь по подобному плану союзные войска дошли в 1814 году до Парижа.

Тем временем Павел продолжал чинить мелкие пакости. Он подверг опале Горчакова, запретил невинную патриотическую книжку о победах русского полководца и с удовольствием смотрел, как у того начались денежные неприятности.

После смерти отца в 1776 году Суворов унаследовал около двух тысяч душ крестьян. В последующие годы он еще прикупил тысячи полторы. Затем ему было пожаловано и обширное Кобрино. Все это было немалое хозяйство, приносило ему около 50 тысяч рублей в год. Но теперь, видя отношение императора к фельдмаршалу, на него всей тяжестью обрушилось русское сутяжничество. Иски предъявлялись по самым невероятным поводам. Дошло до того, что какой-то польский пан предъявил претензии по поводу ущерба, причиненного его имению русской артиллерией в 1794 году. Сумма исков превысила 100 тысяч рублей. На Кобрино был наложен секвестр. Все это мучило и раздражало Суворова, в противоположность дворянским традициям ненавидевшего долги. "Не подло бедну жить, а подло должну быть" - не раз говорил он сыну Аркадию.

С женой Суворов расстался давно. Несмотря на рождение дочери Наташи, которую Суворов нежно любил, брак оказался неудачным. Супруги то и дело ссорились, Варвара Ивановна стала нарушать супружескую верность. Возмущенный ее связью с его собственным внучатым племянником Николаем Суворовым, полководец начал в синоде дело о разводе. Екатерина как-то склонила супругов к примирению. Но беременность жены в 1784 году преисполнило чашу терпения Суворова. Родившегося Аркадия он своим сыном признать отказался, настоял на разводе и даже вернул, несмотря на возражения тестя, полученное приданое, положив в отместку на содержание бывшей жены всего 1200 рублей в год. Правда, позже эта сумма была увеличена до трех, а затем по указанию императора Павла - и до пяти тысяч рублей. С дочерью после ее замужества отношения охладели, Суворов остался совсем один. Лишь в 1799 году в Италии он встретил сына, которого до этого совсем не знал - Павел прислал Аркадия к отцу. Во время похода тот неоднократно проявлял и храбрость, и военное дарование. Отважный мальчик стал заполнять пустоту в сердце Суворова. "Мне хочется Аркадию все целиком оставить" - писал незадолго до смерти полководец. Но все это пришло слишком поздно.

Утомленный и издерганный старик обратился к императору разрешить ему, подобно деду, постричься в монахи. Это была просьба человека, уже наполовину покончившего счеты с жизнью. Всю зиму ждал Суворов ответа. И вдруг в начале февраля 1799 года в утонувшее в сугробах Кончанское ворвался на фельд-егерской тройке генерал Толбухин с высочайшим рескриптом - Павел звал Суворова в Италию, командовать русско-австрийскими войсками, сражающимися против французов. В тот же день, заняв у старосты Фомки денег на дорогу, фельдмаршал выехал в Санкт-Петербург.

ИТАЛЬЯНСКИЙ ПОХОД СУВОРОВА

Мир, заключенный Бонапартом в Кампо-Формио, оказался лишь короткой передышкой. Англия продолжала войну против Франции, и ее премьер-министр Уильям Питт-младший делал все возможное и невозможное, чтобы восстановить коалицию против нее. Франция, с другой стороны, наращивала свою экспансию. Бонапарт с флотом и экспедиционной армией пересек Средиземное море, высадился в номинально принадлежавшем турецкому султану Египте и, нанеся 21 июля 1798 года поражение правившим здесь мамлюкам в битве при пирамидах, завладел страной. Но через несколько дней стоявший в Абукирской гавани французский флот был атакован и уничтожен английским адмиралом Нельсоном, и Бонапарт с 30-тысячной армией оказался отрезанным в Египте.

Восстание в швейцарском кантоне Во против ига бернской аристократии позволило французам начать оккупацию Швейцарии, где была провозглашена Гельветическая республика. Все попытки сопротивления, троекратное восстание "лесных кантонов" - исторического ядра Швейцарской конфедерации - без труда подавлялись французскими войсками, рассеявшими унаследованный от средневековья миф о неприступности Швейцарии. Лишь Граубюнден - самый восточный кантон Швейцарии, избежал французской оккупации, призвав австрийцев.

В Риме столкновения между местными республиканцами, за спиной которых стояло французское посольство, возглавлявшееся Жозефом Бонапартом - старшим братом великого полководца, и их противниками привели 28 декабря 1797 года к нападению разъяренной толпы на французское посольство и гибели французского генерала Дюфо. Это послужило предлогом к оккупации "Вечного города" французскими войсками, во главе которых стоял бывший начальник штаба Наполеона генерал Бертье. Восстание, вызванное провозглашением 15 февраля республики, было подавлено с крайней жестокостью. Папа Пий VI был отправлен во Францию. Началось расхищение сокровищ, столетиями собиравшимися папами в своей столице. Бертье был вскоре заменен Массеной, но занимавшие Рим войска прогнали своего вороватого начальника, и лишь прибывшему Сен-Сиру удалось навести порядок и укрепить положение Римской республики.

Встревоженная Австрия, мечтая о реванше, быстро приняла английские предложения. Турция объявила войну Франции сразу же после сражения у Абукира. Оставались Россия и Пруссия.

В Петербурге имели достаточно оснований для недовольства республиканской Францией, помимо чисто идеологических соображений. Польская эмиграция находила во Франции радушный прием и мечтала о восстановлении независимости своей страны. Эти мечты нашли свое воплощение позже, в основании в 1807 году Наполеоном герцогства Варшавского, а пока речь шла о воссоздании польской национальной армии. Правда, иностранные военные части были запрещены тогдашним французским законодательством - все помнили, что швейцарские гвардейцы отстаивали Бастилию и до конца защищали короля при свержении монархии. Выход, конечно, был найден - формирование "польских легионов" началось на территории Цизальпийской республики, учрежденной генералом Бонапартом в Италии. Успех египетской экспедиции Бонапарта мог подчинить Турцию французскому влиянию. По пути в Египет Бонапарт завладел, нуждаясь в операционной базе, островом Мальтой, принадлежавшим мальтийскому ордену рыцарей (бывшим госпитальерам). Император Павел был в числе покровителей ордена, отпускал ему значительные денежные суммы, и теперь находившиеся в Петербурге члены ордена сместили своего великого магистра, капитулировавшего без боя, и предложили его пост императору. Павел, давно вынашивавший замысел обзавестись опорным пунктом на Средиземном море, охотно согласился. Война с Францией была предрешана.

Теперь были предприняты чревызвычайные усилия склонить к союзу и Пруссию. Фельдмаршал Репнин возглавил миссию в Берлин, пытаясь убедить недавно вступившего на престол короля Фридриха-Вильгельма III войти в коалицию, но успеха так и не добился. Раздраженный император уволил Репнина в отставку. Русские войска уже выступали в поход, направляясь в Италию, Германию, Швейцарию и Англию. В их состав входил и 7-тысячный корпус принца Конде - 3 пехотных и 2 кавалерийских полка - составленный из французских
эмигрантов.

Военные действия в Германии были доверены австрийскому фельдмаршалу эрцгерцогу Карлу, безусловно способному полководцу, доказавшему это еще в 1796 году в Германии в сражениях с Журданом и Моро. Высадка десанта в Голландии из Англии возлагалась на герцога Йоркского, не проявившего особых дарований во время похода 1793-94 гг., но зато второго сына английского короля Георга III. Оставалось назначить командующего в Италии. Все возможные кандидаты были известны понесенными от французов поражениями, и тогда Питт выдвинул кандидатуру Суворова. Австрийцы заколебались, но в конце концов поддержали ее - соблазн вернуть утраченные итальянские владения был слишком велик.

Павел в первую минуту был просто польщен. "Вот каковы русские - всегда пригождаются!" - воскликнул он и немедленно отправил Толбухина к фельдмаршалу, присоединив к рескрипту дружеское личное письмо. Император тревожился, примет ли Суворов назначение, но его опасения были напрасны. Что значили для Суворова прежние обиды, когда перед ним открылась возможность вновь встать во главе войск, сразиться с лучшей армией мира, с ближайшими сотрудниками Бонапарта, а в перспективе - и с ним самим. Но в то же время он не собирался уступать императору ни в одном серьезном вопросе. Капитулировать пришлось Павлу, в конце концов заявившему: "Веди войну как умеешь". Вскоре Суворов распрощался с императором и выехал к месту назначения. В Митаве он посетил нашедшего убежище в России французского короля Людовика XVIII (реально вступившего на престол лишь после падения Наполеона в 1814 году), приходившегося младшим братом погибшего на гильотине Людовика XVI и дядей не царствовавшего Людовика XVII, в 10-летнем возрасте умершего в одиночном заключении. В пути Суворов инспектировал войска. Его любимый фанагорийский полк просил взять его с собой в Италию. Полководец был растроган, но ответил, что без императора не может этого сделать.

Проезжая Вену, Суворов урегулировал неотложные военные дела. Представленный гофкригсратом план кампании обсуждать не стал, сказав, что рассудит обо всем на месте - он, конечно, руководствовался соображениями сохранения военной тайны. Отделался и от эрцгерцога Иоанна, которого в Вене хотели видеть главнокомандующим, а Суворова - официально его заместителем и фактическим руководителем похода. Подобное нередко практиковалось в австрийских войсках, ибо ни один генерал не осмеливался отказать в повиновении принцу. Но это могло повести и к катастрофе - достаточно вспомнить Ульм 1805 года, где в таком положении были эрцгерцог Фердинанд и генерал Макк. В конце концов Суворов был произведен в австрийские фельдмаршалы и официально назначен главнокомандующим в Италии.

Суворову были подчинены 86 тысяч австрийцев во главе с Меласом и 22-тысячный русский корпус под предводительством 60-летнего генерала Розенберга, старшего по чину среди шефов входивших в корпус полков. Всего имелся один гренадерский, два егерских, семь мушкетерских и шесть казачьих полков. Как обычно, гренадерские роты полков сводились в отдельные гренадерские батальоны. Всего их было четыре. Войска из Смоленской инспекции составили дивизию Швейковского, из Литовской - дивизию Ферстера - следующими по старшинству генералами корпуса. Не было регулярной кавалерии, и в этом отношении приходилось полагаться на австрийцев, имевших хорошую конницу. Русская артиллерия незадолго до того была улучшена, но все еще уступала французской, а управление армии вообще никуда не годилось - в России после военных реформ Павла I остался только один штаб - "Личная свита его императорского величества по квартирмейстерской части". В ходе кампании Суворову пришлось полагаться на австрийский штаб, его приказы переводились на немецкий язык, оформлялись и затем вновь переводились на русский. Снабжение армии также всецело зависело от австрийского интендантства.

Обгоняя идущие на фронт войска, Суворов вздыхал, строил гримасы. Это были не его прежние стремительные батальоны. Бесконечные обозы тянулись по следам русских полков, многие офицеры везли с собой жен и вели даже своры борзых для охоты. С появлением Суворова все изменилось как по волшебству. Полководец приказал удалить всех лишних, оставить большую часть поклажи, снять ставшие знаменитыми павловские косы. Войска стремительно пошли вперед.

Из европейских армий только французская имела дивизии в качестве штатного, а не временного соединения войск. Дивизия обычно состояла из двух пехотных бригад, двух кавалерийский полков, батареи пешей и батареи конной артиллерии. Бригада по штату имела два полка трех батальонного состава, но часто в наличии было только два батальона. Официально полки именовались полубригадами, название полк было признано слишком аристократичным для революционной армии и восстановлено Наполеоном лишь в следующем столетии. Для характеристики французской армии достаточно сказать, что только кавалерия была в ней не на высоте, все остальное - превосходно.

Австрийские полки имели 3 батальона плюс 2 роты гренадер. Артиллерия была неплоха, кавалерия - лучшая в Европе. Громадные обозы отягощали движение войск, мелочное и придирчивое вмешательство гофкригсрата - находившегося в Вене придворного военного совета императора - подчас наносило огромный вред, интендантство могло поспорить с русским. Войска привыкли действовать спустя рукава, в целом, это была многочисленная армия - и больше ничего. Пять лет войны против французской революции не улучшили ее - отсутствовала соответствующая экономическая и социальная база.

Пруссия воздержалась от участия в войне. Бездарные преемники Фридриха пробавлялись мастерством своего великого предшественника, искажая его все больше и больше, пока вся система не рухнула в 1806 году при Иене и Ауэрштедте.

Англия имела громадный первоклассный флот, Нельсона, но ее немногочисленная сухопутная армия, состоявшая из прежних навербованных солдат и молодых, плохо обученных новобранцев, безусловно уступала войскам любой европейской великой державы. Особенно слаба была артиллерия, имевшая устаревшие пушки и способная передвигаться только шагом. Человек, которому суждено было довести английскую армию до уровня наполеоновской, герцог Веллингтон, пока еще не был ни Веллингтоном, ни герцогом, скромно служил в далекой Индии и носил малоизвестное имя Артура Уэлсли.

И только суворовская армия могла бросить вызов французским войскам. Последние пришли в удивление, увидев перед собой подобие их самих.

В южной Италии военные действия начались еще в конце 1798 года. Застрельщиком выступил неаполитанский король Фердинанд, а точнее, его супруга Каролина, родная сестра погибшей на гильотине французской королевы Марии-Антуанетты, поддавшиеся французской провокации. Поверив ложному известию об открытии Австрией военных действий, Фердинанд приказал своей 70-тысячной армии, возглавлявшейся австрийским генералом Макком, двинуться на Рим. При первом же известии о начале похода находившиеся в северной Италии французские войска Жубера 28 ноября вошли в Турин. Пьемонтский король отрекся от престола и уехал на последний остаток своих владений - остров Сардинию. Прикрывавший Рим французский генерал Шампионне имел только три дивизии - Макдональда, Казибианки и Лемуана. Неаполитанцы заняли 27 ноября Рим и окружили замок святого Ангела, где укрылся французский гарнизон. Макк продолжал наступление, но вскоре убедился, что его солдаты умеют только обращаться в бегство при встрече с французами. 13 декабря был оставлен Рим, где была восстановлена республика. Шампионне с дивизиями Роя, Макдональда, Дюгема и Лемуана двинулся к Неаполю, уже просто разгоняя встречавшегося по пути противника. Королевская чета - Фердинанд и Каролина - 23 декабря покинула свою столицу.

10 января Макк заключил с Шампионне перемирие. 14 января в оставшемся без власти Неаполе восстали лаццарони, начались грабежи и убийства. 23 января французы вступили в Неаполь, где на следующий же день была провозглашена Партенопейская республика. В Париже французская Директория не утвердила соглашения от 10 января. Шампионне, неоднократно игнорировавший распоряжения Директории и отославший во Францию ее комиссара Фэпу, был заменен Макдональдом, отозван и арестован. Жубер тоже конфликтовал с правительством и тоже подал в отставку, а когда Директория запросила, кого он рассматривает в качестве своего преемника, назвал генерала Моро, недавно вернувшегося на военную службу и находившегося в его армии в качестве инспектора. Но это было слишком для Директории, уволившей Моро после чистки 18 фрюктидора 1797 года, произведенной с помощью войск Бонапарта и Гоша, и командующим был назначен бывший военный министр Шерер, человек пожилой, бездарный, не пользующийся любовью в войсках и к тому же еще и пьющий.

В северной Италии военные действия развернулись в марте. Послав дивизию Дессоля в верховья реки Адидже, а дивизию Готье в Тоскану для смещения великого герцога, Шерер с главными силами - 46 тысяч человек - выступил от реки Минчо к Вероне, в районе которой находилось 58 тысяч австрийцев, которыми временно, до прибытия Меласа, командовал генерал Край, выславший бригаду Сен-Жюльена к озеру Гарда, где она могла быть поддержана находившимся в Тироле Вукасовичем, а Кленау - к низовьям Адидже.

15 марта во главе своего левого фланга - дивизии Дельмаса, Серрюрье и Гренье - Шерер атаковал и взял австрийский укрепленный лагерь у Пастренго, отбросив Эльсница за Адидже. Моро с дивизиями Виктора и Гатри в центре вел с переменным успехом бой перед Вероной против Кайма. На правом фланге, у Леньяго, французская дивизия Монришара встретила главные силы Края - дивизии Фрелиха, Меркантена и Гогенцоллерна, принявшего бывшую дивизию Края, потерпела поражение и отошла.

На следующий день Край стал сосредотачивать свои главные силы в Вероне, решив действовать оборонительно до подхода свежих дивизий Цопфа и Отта. Шерер колебался несколько дней, не зная, на что решиться, созвал 18-го военный совет, на котором было решено попытаться переправиться через Адидже ниже Вероны. 19-го дивизии Дельмаса и Гренье стали переводиться с левого фланга французской армии на правый. Серрюрье переправился через Адидже у Пастренго, но был контратаковал самим Краем, пришедшим с дивизией Фрелиха на помощь Эльсницу, отброшен обратно за Адидже и отошел затем к Минчо, к Пескьере. От переправы французы отказались, ибо отступление Серрюрье обнажило их коммуникации, и стали готовиться к контратаке.

25-го произошло последнее сражение. На левом фланге французов Серрюрье, Гатри и Монришар были разбиты Краем, в центре Моро с дивизией Дельмаса, имея перед собой войска Кайма, Гогенцоллерна и Цопфа, одержал верх над авангардом противника, но затем вел бой с переменным успехом. На правом фланге Меркантен был разбит Виктором и Гренье и смертельно ранен, но затем французы были опрокинуты подоспевшим Фрелихом. На следующий день французская армия стала отходить обратно к Минчо.

В апреле сам Край перешел в наступление и форсировал Минчо, разрезав пополам французскую армию. Оставив гарнизоны в Мантуе и Пескьере, французы начали отходить двумя колоннами, находившимися под командой Шерера и Моро. Шерер неоднократно обращался к Директории с настоятельной просьбой заменить его на Моро, но ответ задерживался. В ходе отступления Шерер и Моро смогли переформировать свою расстроенную и понесшую большие потери армию, подготовиться к защите Милана.

20 апреля в Валеджио Суворов официально принял командование. Розенберг представил ему всех русских и некоторых австрийских генералов. Суворов стоял с закрытыми глазами, вздыхая: "Не слыхал, познакомимся", оживляясь лишь, когда слышал знакомую фамилию. Он обласкал молодого Милорадовича, которого знал еще ребенком, князя Багратиона горячо расцеловал, вспомнил с Карачаем сражения у Фокшан и Рымника. Закончив чтение списка, Розенберг умолк, и Суворов разразился характерным для него катехизисом: "Сам погибай, а товарища выручай!.. Голова хвоста не ждет!.. Они дерутся колоннами, и мы их будем бить колоннами..." (чего он, кстати, не выполнил, неизменно ведя на французов войска построенными в линию), и повернувшись к Розенбергу, попросил у него "два полчка пехоты и два полчка казаков". Розенберг в недоумении ответил, что вся армия подчинена своему командующему. Суворов страдальчески поморщился, но тут хорошо знавший привычки фельдмаршала Багратион выручил Розенберга, сказав, что его отряд готов к выступлению. "Так ступай же, князь Петр"- напутствовал его Суворов. Выйдя от Суворова, Багратион обратился к первым же встреченным им командирам, оказавшимися начальниками гренадерского батальона и казачьего полка, с вопросом: "Пойдут ли они с ним в авангарде?", и получив, разумеется, утвердительный ответ, немедленно выступил из Валеджио. На следующий день город покинул и Суворов.

В ходе кампании казаки, егерские полки и гренадерские батальоны постепенно были подчинены Багратиону, отряд которого, именуемый авангардом, вырос в новую дивизию. Суворов, видимо, был непрочь поставить Милорадовича во главе дивизии Ферстера, и назначил последнего дежурным генералом - фактически начальником штаба армии, что впоследствии послужило поводом для последней опалы полководца. Но вскоре ему пришлось вернуть Ферстера обратно в войска. Перетасовал Суворов и австрийские войска, оставив наиболее слабые батальоны для осад и выделив лучшие для действий в открытом поле.

Краю была поручена осада ключа к Италии - Мантуи. Суворов и Мелас с главными силами двинулись вслед за поспешно отступавшим Шерером. Австрийцы не выдерживали темпа, предписываемого Суворовым, массами валились с ног, кляня судьбу и русского полководца. После переправы под проливным дождем через одну реку ропот охватил всю армию, и сам Мелас присоединился к нему. Суворов в ответ разразился язвительным приказом: "До моего слуха дошли жалобы, что пехота промочила ноги... У кого здоровье плохо, пусть остается позади...* Ни в одной армии нельзя терпеть тех, которые умничают". Наступление продолжалось.
--------------------------------
*Намек на Меласа, долго жаловавшегося перед своим назначением на плохое здоровье, так что ему разрешили ехать к войскам не спеша, и в результате он опоздал к сражениям под Вероной.
-------------------------------
Прикрывая Милан, Шерер разместил свои войска кордонной линией по реке Адде, от Лекко, где река вытекает из озера Комо, до ее впадения в По. У Лекко, Кассано, Лоди и Пиццегетоне французы удерживали предмостные плацдармы. С севера на юг были расположены дивизии Серрюрье, Гренье, Виктора, каждая имела по 10 батальонов и 10 эскадронов, и бригада Лабуасьера - 5 батальонов и 7 эскадронов. Генерал Лемуан с небольшим отрядом находился на правом берегу реки По, дивизия Монришара была послана на юг для подавления местных восстаний.

Убедившись в растянутом положении противника, Суворов решил прорвать его оборону, одновременно сковав силы французов атаками на предмостные плацдармы. Розенберга с русской дивизией Швейковского и австрийской Вукасовича он направил на Лекко, Меласа с дивизиями Фрелиха и Кайма к Кассано, дивизию Гогенцоллерна к Пиццегетоне, Секкендорфа к Лоди, где тот три года назад был разбит Бонапартом. Сам Суворов повел австрийские дивизии Отта и Цопфа к Сен-Джервазио, где решил форсировать Адду.

Багратион, имевший 3 батальона и 3 казачих полка, 27-го апреля у Лекко встретил бригаду Сойе из дивизии Серрюрье в составе 4-х батальонов и 1-го эскадрона кавалерии, которая стала теснить его, но затем была отброшена подоспевшим с одним батальоном Милорадовичем и самим Швейковским, приведшим 2 батальона. Серрюрье, со второй бригадой своей дивизией двинувшийся было к центру, пошел обратно. Так как Вукасович уже начал переправу ниже Лекко, то Розенберг направился туда же, а казаки были призваны Суворовым к себе к Сен-Джервазио, где за ночь был построен понтонный мост. Рано утром 28-го апреля началась переправа. Место было неудобное - противоположный берег был высок и крут, но зато французы были застигнуты врасплох - находившийся поблизости батальон спокойно спал в каком-то замке.

В самом начале сражения пришла депеша из Парижа, что командование армией вручается Моро, но последний уже не имел времени что-либо изменить, и лишь немедленно объявил войскам о своем назначении.

У Сен-Джервазио казаки во главе с Денисовым первыми переправились через Адду и обеспечили развертывание пехоты. Находившаяся здесь французская бригада из дивизии Гренье упорно сражалась против Отта, а за тем подошедшего Цопфа, но в это время в тылу у нее загремела канонада: Мелас штурмом взял укрепления и мост у Кассано, защищавшиеся второй бригадой Гренье и подоспевшей частью сил дивизии Виктора. Французские войска стали поспешно отступать. Серрюрье, оказавшись между Оттом и Вукасовичем и лишенный казаками связи со своим командующим, был окружен. Когда подошел Розенберг, он сложил оружие.

На следующий день союзники вступили в Милан. Последовали пышные речи, объятия и поцелуи пылких итальянцев, за три года до этого - и год спустя - с таким же энтузиазмом встречавших Бонапарта. Поскольку в Милане Суворова в лицо еще никто не знал, то он заставил изображать себя на таких официальных церемониях своего секретаря Фукса (бывшего агентом тайной экспедиции и издавшего в 1827 году книжечку анекдотов о Суворове), сам спокойно занялся делами, а впоследствии добродушно подтрунивал над Фуксом: "Какие он стяжал почести! Как славно кланялся!"

Победители получили щедрые награды. Австрийцы стали подумывать, что с их чудаковатым командующим можно ужиться. Мелас во время парада на городской площади вздумал облобызать победоносного вождя, но потерял равновесие и к общему конфузу свалился с лошади. В Милане к армии присоединились отставшие полки дивизии Ферстера. Вскоре прибыли великий князь Константин, генерал Дерфельден, ставший правой рукой командующего, и 15-летний сын Суворова Аркадий.

Проведя в Милане несколько дней, Суворов выступил к реке По, имея справа корпус Розерберга и слева Меласа с дивизиями Фрелиха, Кайма и Цопфа. Вукасович и Отт охраняли фланги. В поддержку австрийского отряда Роланда, обеспечивавшего армию со стороны Альп, Суворов выделил один русский батальон, позже послал еще один батальон и два полка казаков.

В ходе наступления выявилась слабость разведки. Имея преимущество в коннице, союзники не смогли наладить разведку, что отчасти объяснялось незнакомством казаков с местностью и ненадежной позицией населения. Поступали самые противоречивые сообщения. Моро, будучи не в силах удержать линию реки По, занял позицию между Валенцей и Алессандрией, к которой в это время с 7-ю батальонами и 4-мя полками казаков подошел Багратион. Получив известие, что Валенца оставлена французами, Суворов послал туда Розенберга, но сообщение оказалось ложным. Суворов немедленно приказал Розербергу отступить, но при последнем находился только что прибывший 19-летний великий князь Константин, второй сын императора Павла. Он упрекнул Розенберга в трусости, тот не стерпел и пошел вперед, но у деревни Бассиньяно его встретил Моро с дивизиями Виктора и Гренье. Находившийся впереди с 4-мя батальонами, одним эскадроном и 2-мя полками казаков Чубаров был разбит и ранен, подоспевший Милорадович с трудом обеспечил отступление.

Суворов рвал и метал. Он двинул все силы на помощь Розенбергу и одновременно приказал ему немедленно отступать, пригрозив в случае повторного неповиновения военным судом. Но когда император Павел решил в наказание сместить Розенберга, Суворов заступился за него, хотя с тех пор и не доверял. Чубаров в июле был отстранен от командования своим егерским полком по прибывшему из Петербурга распоряжению императора, но Суворов поручил ему руководить гренадерским полком Розенберга, получившим в этот момент под свое командование вновь прибывшие войска. Когда же приехал великий князь, Суворов встретил его низкими поклонами и затем уединился с ним в кабинете. Константин вышел из него с красным лицом и заплаканными глазами, и сразу уехал. Больше он не пытался вмешиваться в распоряжения командующего. Суворов проводил его теми же низкими поклонами, но проходя мимо офицеров его свиты, обругал их мальчишками. Однако Константин был послан Павлом "учиться побеждать", и распоряжение надо было выполнять. С началом рабочего дня Константин приходил к Суворову, они даже не здоровались, тихо садился в уголок и слушал, не произнося ни слова.

Вскоре произошло новое столкновение. Переправившись у Алессандрии через Бормиду и оставив здесь Гренье, Моро двинулся вперед с Виктором и атаковал дивизию Фрелиха, временно находившуюся под командой Лузиньяна (сам Фрелих заболел), у Маренго. Возвращавшийся с 5-ю батальонами и казачьим полком из поиска Багратион бросился на выстрелы, пристроился к флангам австрийцев и помог отразить атаку. Подошла и дивизия Кайма, но успех не был развит. Суворова опять не было на месте столкновения, а когда он прискакал, все было кончено, и полководец лишь с досадой заметил своим помощникам: "Упустили неприятеля".

Убедившись, что на него наступают главные силы Суворова, Моро отошел к Апеннинам. Союзники, заняв Ломбардию и Пьемонт, принялись за осады многочисленных крепостей: Мантуи, Пескьеры, Кони, Чевы, Тортоны, Миланской, Туринской и Александрийской цитаделей. Из-за происшедшего на Тендском перевале обвала Моро лишился линии отступления и оказался во власти союзников, но те этого не знали, и он за три дня проложил через горы новую дорогу и достиг Лигурии.

Подошло подкрепление. Бельгард привел корпус, с которым без особого успеха сражался в Швейцарии против Массены. Суворов настоял, чтобы эти войска были посланы ему, а не эрцгерцогу Карлу в Германию.

С юга подходила армия Макдональда. Моро выслал ему навстречу дивизию Виктора. У Модены Макдональд нанес поражение австрийцам, опрокинув стоявшую в центре дивизию Гогенцоллерна. Стоявшие на флангах войска Отта и Кленау отступили. Сам Макдональд был в этом бою ранен, но остался в строю и продолжал наступление, угрожая австрийскому корпусу Края, осаждавшего Мантую. Суворов, оставив Бельгарда против Моро, взял с собой Меласа и устремился навстречу Макдональду с корпусом Розенберга и австрийской дивизией Фрелиха, приказав Краю оставить под Мантуей небольшой отряд и с главными силами идти ему на помощь. В ответ Край прислал копию приказа гофкригсрата, запрещавшего ему снимать хотя бы одного солдата из-под Мантуи. "Решительный замысел Суворова, которым нельзя не восхищаться, рушился о подводный камень, о котором он не
мог и думать" - писал об этом случае Клаузевиц [4].

17 июня Макдональд с французскими дивизиями Виктора и Руска и польским легионом Домбровского атаковал на речке Тидоне Отта, имевшего только 7 батальонов и один кавалерийский полк. В разгар сражения подоспел Суворов, войска которого прошли за 36 часов 85 верст. После ожесточенного боя французы были отброшены к реке Треббия. Наступило короткое затишье.

Две тысячи лет тому назад Ганнибал разбил на реке Треббии римские легионы. Теперь на этом месте сошлись две лучшие армии мира - Суворова и республиканской Франции. Обе армии не встречались еще на поле сражения - у Лекко, Бассиньяно и Маренго были лишь незначительные столкновения. Обе армии почитали себя непобедимыми и высоко ставили чувство воинской чести. Кто из них теперь сможет доказать свое превосходство, кто займет первое место? Отсюда в значительной степени происходит крайне упорный характер сражения, проходившего на берегах Треббии.

К утру 18 июня подтянулись последние отряды австрийцев, численность противников сравнялась, и Суворов в 10 часов начал атаку, нанося главный удар правым флангом. Опрокидывая здесь французов, Суворов прижимал их к реке По и отрезал от Моро. Впереди шел Багратион с 6 батальонами, двумя полками казаков и 6 эскадронами Карачая, за ним следовал Швейковский с 5 батальонами и 6 эскадронами Лобковича. Для обеспечения правого фланга генерал Валевский с одним батальоном был послан выше по течению Треббии, в Боббио. В центре наступали 7 батальонов Ферстера с одним казачьим полком и 6-ю кавалерийскими эскадронами Левенера. Все эти силы находились под общим командованием Розенберга. Меласу подчинялись находившийся на левом фланге и усиленный казачьим полком Отт, перед которым находилась французская бригада Сальма, и состоявшая из 8 батальонов резервная дивизия Фрелиха, которую было приказано немедленно перевести на правый фланг. В цитадели Пьяченцы укрылись 7 австрийских рот, обложенных французской дивизией Ватрена. Всего союзники имели 34 батальона, 24 эскадрона, 4 казачьих полка.

Сражение началось с атаки казаков против польской кавалерии. После ожесточенного боя поляки отступили, но подошедшие французские части удержали фронт. Местность была пересеченной, и наиболее ожесточенные стычки происходили в самой реке Треббия, обмелевшей в жаркое время года. В разгар сражения к противнику подошли подкрепления - дивизии Оливье и Монришара, которых Макдональд ожидал лишь на следующий день. На стороне французов оказалось полуторократное превосходство в силах. Тем не менее Багратион опрокинул противника, но Мелас, видя подходящие к врагу свежие войска, удержал резерв у себя, и развить успех было нечем. "Мелас, будучи человеком старым и боязливым, считал наиболее угрожаемым пунктом тот, на котором сам находился" - съязвил по этому поводу Клаузевиц [4]. Суворов не мог сместить Меласа, и ограничился тем, что предписал ему немедленно перевести резервную дивизию, приказав на следующий день вновь атаковать неприятеля.

19-го июня Макдональд первым перешел в наступление, пытаясь охватить фланги союзников. Багратион рассеял обходивших его поляков Домбровского. Виктор и Руска теснили Розенберга. Его гренадерский полк, будучи окружен, повернул третью шеренгу кругом, отстреливался во все стороны и в конце концов пробился. Вернувшиеся части Багратиона подкрепили обороняющихся, но не могли сдержать натиск французов. Суворов, бросившийся к войскам, встретил уже расстроенную толпу отступавших солдат. Соскочив с лошади, он побежал вместе с ними и вдруг, остановив возле спрятанной в кустах батареи, повернул их назад. Наседавших французов встретила картечь, и сразу же началась контратака. Решив, что к противнику подошли подкрепления, французы отошли. Суворов поскакал по линии, везде ободряя войска. Фукс с удивлением заметил, что стоило показаться его белой рубахе - и русские солдаты начинали брать верх. Пораженный, от обратился к стоявшему рядом Дерфельдену, и тот с улыбкой подтвердил: "Я видел это не раз. Наш старик - это какой-то живой талисман. Достаточно развозить его по войскам - и победа будет обеспечена".

На противоположном фланге Мелас, вопреки Суворову, удержал пехоту резерва у себя, послал на правый фланг только кавалерию, и скрупулезно выполнял только что вынесенное постановление австрийского военного совета, что ввиду численного превосходства противника действовать можно только оборонительно. Неожиданно отличилась австрийская кавалерия Лихтенштейна, с 10-ю эскадронами фланговыми ударами нанесшим поражение Монришару, а затем и Оливье, пытавшимися вклиниться между русскими и австрийскими войсками. Французы отхлынули обратно за Треббию. При виде отступления противника Мелас забыл о постановлении военного совета и перешел в наступление, но в свою очередь был отбит. Дивизия Ватрена обошла левый фланг австрийцев, но видя общий отход французской армии, повернула обратно. Ночь застала противников на прежних позициях.

Пришло известие о приближении Моро, Суворов оказался между двух огней. Правда, еще вечером подошел Чубаров с тремя батальонами, а через По построили мост, и в крайнем случае можно было перейти реку и соединиться под Мантуей с Краем, готовившимся - на случай поражения у Треббии - снять осаду и отходить.

Но Макдональд, не получив известия от Моро, уже приказал отступать. На рассвете началось преследование. Прикрывавшая отход дивизия Виктора была настигнута и разбита. Французские войска покатились на юг, еще огрызаясь, но не представляя уже серьезной силы. Оставленные в Пьяченце раненые французы достались победителю, в их числе генералы Оливье, Руска и Сальм. 3-х дневное сражение вырвало из рядов противников по 6 тысяч человек, во время отступления французы потеряли еще 12 тысяч. Суворов следовал за Макдональдом на протяжении 30 верст, но, убедившись, что противника не догнать, предоставил преследование Отту, а сам дал войскам отдых и повернул против Моро.

Приближавшийся из Генуи лигурийский легион во главе с французским генералом Лапуапом занял Боббио и двинулся на соединение с Макдональдом, но узнав об отступлении последнего повернул назад и был рассеян вступившим в Боббио Валевским. Моро с дивизиями Груши и Гренье имел удачное столкновение с Бельгардом у Сан-Джулиано, но к решающему сражению у Треббии он не успел и вернулся обратно в Лигурию. Сам Макдональд с остатками своих войск горами, окольным путем тоже достиг Лигурии.

Положение Мантуи было безнадежно с самого начала осады. Укрепления крепости не были исправлены после ее осады Бонапартом, гарнизон находился в плохом состоянии. Когда австрийцы подвели мину под гронверк Праделлу, французы решили взорвать и затопить укрепление, но и этого сделать не сумели: первый взрыв был произведен слишком рано, когда австрийцы еще не успели вступить в оставленное укрепление, и не нанес осаждавшим никакого вреда, а второй не привел к затоплению гронверка. Заняв 16-го июля Праделлу и обезопасив себя плотиной, австрийцы оказались у самой крепостной стены, так что 10-тысячному гарнизону не оставалось ничего иного, как сложить оружие. 17-го были подписаны документы о сдаче, сама капитуляция состоялась 19 июля. Личный состав был отпущен на родину под честное слово не принимать более участия в войне, офицеры и генералы остались заложниками. Входивший в состав гарнизона Мантуи 2-й легион польской эмиграции прекратил свое существование. 1-й легион, находившийся под командой Домбровского, закончил свой боевой путь на полях сражений у Треббии и Нови.

70-летний генерал Ребиндер привел подкрепление - собранную из войск Днестровской инспекции свежую русскую дивизию, состоявшую из трех мушкетерских, одного егерского, двух казачьих полков, предназначавшихся сначала для южной Италии, и трех гренадерских батальонов, которые должны были составить гарнизон Мальты. Дивизия была переименована в корпус и передана под команду Розенберга, а его прежние войска подчинены Дерфельдену. Конечно, это не улучшило взаимоотношений между Ребиндером и Розербергом. Войска по привычке продолжали слушаться "отца-командира" Ребиндера, человека огромного роста, сохранившего еще незаурядную физическую силу и любимого солдатами.

С австрийцами же шли непрерывные дрязги, продолжались препирательства с гофкригсратом. Завоевание Италии окончательно испортило и без того плохое взаимопонимание с союзником. В Вене уже мечтали удалить русских из Италии и остаться здесь полными хозяевами.

Не зная о падении Мантуи, новый французский командующий Жубер перешел 4 августа в наступление с целью ее высвобождения от осады. Правый фланг его армии составляли прежние войска Макдональда, порученные Сен-Сиру, левый - бывшая армия Моро, подчинен Периньону, Моро пока остался при армии. Готовилась к наступлению и французская Альпийская армия во главе с выпущенным из заключения Шампионне. Суворов приказал Багратиону отходить, выманивая Жубера на равнину, где собирался подавить его своей многочисленной конницей и артиллерией. 14 августа у местечка Нови противники оказались лицом к лицу. Наличие в составе армии Суворова корпуса Края свидетельствовало о падении Мантуи. Жубер, помышлявший вместе с членом Директории Сиейесом о государственном перевороте в случае успеха, не знал, на что решиться. В связи с начавшимся наступлением Шампионне, Суворов на следующий же день решил начал атаку.

Суворов разместил справа 27-тысячный корпус генерала Края, имевшего 30 батальонов (из них 21 пришедший из-под Мантуи) и 20 эскадронов, руководимых Оттом, Бельгардом и Секендорфом. Слева он поставил 16-тысячный корпус Дерфельдена, позади которого располагалась 9-тысячная австрийская дивизия Фрелиха, имевшая 13 батальонов (из них 8 гренадерских) и 18 эскадронов, и 8-тысячный русский корпус Розенберга, поддержанный 6 австрийскими эскадронами конницы. Поблизости была и осаждавшая Тортону 5-тысячная австрийская дивизия Альпаини - 10 батальонов и 2 эскадрона. Милорадович с 6-ю батальонами - почти всей дивизией Ферстера - был послан поддержать Багратиона, имевшего 8 батальонов, 4 казачих полка и 6 австрийских эскадронов. Сам Дерфельден с 10 батальонами держался пока позади. Всего Суворов располагал 65-тысячной армией против 35 тысяч у Жубера.

Первые лучи солнца осветили обе армии, стоящие под ружьем. Все взоры были прикованы к всаднику у белоснежном одеянии, медленно проезжавшему перед войсками. Это был Суворов, из-за жары в одном белье осматривавший позиции. Через несколько минут он дал знак правому флангу начать
наступление.

Жубер был сражен случайной пулей в самом начале сражения. "Marchez, marchez toujours " - успел прошептать он. Его смерть скрыли от солдат, французскую армию вновь возглавил Моро. Он послал бригаду Колли** подкрепить атакованный левый фланг, отразил атаку, но категорически запретил преследование. "Моро понимает меня, старика, и я радуюсь, имея дело с умным военачальником" - заметил Суворов.
-------------------------------
*Наступайте, всегда наступайте
**Колли был австрийским генералом, но находился на службе у короля Пьемонта и возглавлял союзные Австрии пьемонтские войска. После первых побед Бонапарта в апреле 1796 года Пьемонт заключил перемирие, и Колли вернулся в Австрию. Здесь он, однако, не ужился, уехал в Пьемонт, и в начале 1799 года поступил на службу к французам.
-------------------------------

Край несколько раз атаковал французский левый фланг, но неизменно его постигала неудача. Он требовал поддержки от Багратиона, однако последний ссылался на отсутствие приказа, посылал к Суворову - тот притворялся спящим, а адъютанты не позволяли будить его. Наконец, решив, что французы оттянули достаточно сил на свой левый фланг, Суворов вскочил и приказал Багратиону и Милорадовичу атаковать Нови. Две их атаки были отбиты. Третья атака велась уже с помощью подоспевших войск Дерфельдена, но и она закончилась неудачей. На Суворова было страшно смотреть. Он катался по земле, кричал: "Неужто не найдется пули и для меня..." Наконец, успокоившись, уединился в палатке, обдумывая результаты девятичасового сражения. Дав отдохнуть войскам, он приказал возобновить наступление. Мелас лично повел дивизию Фрелиха, находившуюся под командованием Лихтенштейна и разделенную на пять бригад, в обход правого фланга противника. Ватрен контратаковал и рассеял австрийскую бригаду Лузиньяна, взял его в плен, но это был последний успех французов, ослабленный правый фланг которых стал подаваться под натиском гренадер. Прискакавший Сен-Сир героическими усилиями сдержал австрийцев, но тут русские войска ворвались, наконец, в Нови. Теперь сказалась ошибка Моро, который под впечатлением первоначальных успехов не отвел во время полуденной передышки войска. Отступить в порядке оказалось невозможно. На левом фланге, пытаясь спасти пушки, Периньон и Груши задержались и были взяты в плен. Та же судьба постигла и Колли. Французы потеряли 6500 убитыми и ранеными, 4 тысячи было взято в плен, их противники лишились 8 тысяч человек.

Суворов предоставил преследование свежему корпусу Розенберга, дал отдых своей измотанной армии, и затем повернул против Шампионне. Последний поспешно укрылся в Альпах. Розенберг, зная, что не может рассчитывать на поддержку главных сил, действовал осторожно, и французская армия смогла отступить и вновь заняла горные проходы в Апеннинах, прикрывая Геную. Мелас, руководствуясь присланными гофкригсратом инструкциями, остановил дальнейшее наступление, ссылаясь перед Суворовым на отсутствие запаса продовольствия. В результате Кленау, наступавший на Геную вдоль побережья и решивший выполнять предшествовавший приказ Суворова, а не распоряжения гофкригсрата, оказался в опасном положении и с потерями был вынужден отступить.

Что же происходило в это время на других фронтах?

Бонапарт из Египта совершил поход в Сирию, где при Яффе разбил турок, но в ходе двухмесячной осады не смог овладеть Аккой, защищавшейся войсками местных феодалов во главе с аккским пашой Ахмедом, прозванным за жестокость Джаззаром, т.е. "мясником", и вернулся в Египет, где 25-го июля уничтожил высадившийся в Абукире турецкий десант.

Массена завладел самым восточным кантоном Швейцарии - Граубюнденом, принудив австрийского генерала Ауффенберга к сдаче. Крупное наступление австрийских войск Бельгарда и Готце из Тироля восстановило контроль Австрии в Граубюндене, но затем было остановлено Массеной и Лекурбом.
Бельгард вскоре был направлен в Италию.

В Германии Журдан потерпел поражение от эрцгерцога Карла при Острахе и Штокахе и отступил за Рейн, после чего эрцгерцог Карл направился в Швейцарию. Массена и эрцгерцог Карл встретились под Цюрихом. 7-го июня атака австрийцев была отбита, но ночью Массена покинул город и отступил. На некоторое время наступило затишье.

В конце лета в Германии началось новое наступление французов. Эрцгерцог Карл, передал свои позиции у Цюриха подошедшему русскому корпусу Римского-Корсакова, а сам поспешил на Рейн. Суворову было предписано направиться в Швейцарию, оставив Меласа командующим в Италии.6

ШВЕЙЦАРСКИЙ ПОХОД СУВОРОВА
С собой Суворов должен был взять все находившиеся в Италии русские войска. Только три предназначавшиеся для Мальты гренадерских батальона из корпуса Розенберга во главе с генерал-майором Волконским были направлены на юг. Взамен Розенбергу был передан из дивизии Ферстера полк Милорадовича. Ферстер, надо думать, с облегчением вздохнул. Убедившись, насколько эффективно французские полководцы управляют своими войсками, Суворов, невзирая на императорские распоряжения, обзавелся многочисленным штабом.
Для вторжения в Швейцарию Суворов выбрал кратчайший путь - через Сен-Готардский перевал, и после консультации с Готце, имевшего значительный опыт горной войны, поручил полковнику Вейротеру (разработавшему впоследствии план сражения под Аустерлицем) составить окончательную диспозицию. В соответствии с рекомендациями Готце, место встречи войск было вынесено к Швицу, куда Готце собирался выдвинуться сам и подтянуть 5 тысяч из корпуса Римского-Корсакова, а также войска Линкена и Елачича. В Швейцарии союзники имели численное превосходство, правда, не особенно значительное, и охватывали с трех сторон противника, который зато получал возможность действовать по внутренним операционным линиям. Массена не замедлил воспользоваться этим, сосредоточив свои главные силы - 4 дивизии - против корпуса Римского-Корсакова. Дивизия Сульта была направлена против корпуса Готце, стоявшего вдоль впадавшей в Цюрихское озеро реки Линты. Далее находилась дивизия Лекурба, против которого расположились австрийские бригады Елачича (в Саргансе), Линкена (в Куре), Ауффенберга (в Дизентисе) и подходивший из Италии Суворов. И, наконец, дивизия Тюро обороняла Валлис (расположенный в долине верхней Роны, выше Женевского озера), имея перед собой австрийскую дивизию генерала Гаддика.

Едва русские войска двинулись на север, как показалась спускающаяся с Апеннин армия Моро, идущая на выручку осажденной Тортоны. Суворов немедленно повернул обратно, и Моро вновь укрылся в горах. Тортона сдалась, но несколько драгоценных дней было потеряно. В городе Таверно, у подножья Альп армию ждал новый неприятный сюрприз, оказавшийся роковым - ни обещанного продовольствия, ни мулов для его перевозки австрийское интендантство не приготовило. Пока собирали продовольствие, прошло еще несколько дней, и Массена успел осуществить свой замысел. Всего в русской армии оставалось 16 тысяч пехоты, 3 тысячи казаков и 3 тысячи нестроевых. Большая часть обоза и вся артиллерия была отправлена кружным путем долиной Рейна, взамен от австрийцев армия получила 25 горных орудий, по предложению великого князя Константина недостающие мулы были заменены казацкими лошадьми, и поход возобновился.

Суворов с корпусом Дерфельдена направился на Сен-Готардский перевал, подтянув себе на помощь состоявшую из 8 батальонов и насчитывавшую четыре с половиной тысячи человек австрийскую бригаду Штрауха из дивизии Гаддика. Розенберг двинулся правее, через Лукоманийский горный проход к Дизентису и далее к Урзерну, в обход перевала. Стоявшая в Дизентисе двух тысячная австрийская бригада Ауффенберга (4 батальона) должна была выступить через горы к реке Рейсе, в обход Чертова моста. Сен-Готардский перевал защищала бригада Гюдена из дивизии Лекурба. Бригада Молитора находилась в Гларусе, сам Лекурб с бригадой Луазона - в резерве в Альтдорфе.

Рядом с полководцем ехал 65-летний швейцариец Антонио Гамма. Суворов останавливался в Таверно в его доме и так обворожил старика, что тот оставил дом и семью и отправился с русской армией. Суворов не зря расстрачивал свои чары - во время кампании Гамма оказал ценные услуги в качестве проводника и переводчика.

13 сентября Суворов атаковал Сен-Готард. Главные силы наступали с фронта, Багратион пытался обойти противника справа, Штраух - слева. Две атаки были отбиты с огромными потерями. Не имея сообщений от Розенберга и ушедшего в новый обход Багратиона, Суворов приказал атаковал перевал в третий раз. Солдаты отказались идти в атаку, и тогда он приказал рыть себе могилу, чем заставил их двинуться вперед. В этот момент показался обошедший противника Багратион, и французы, несмотря на подходившего с Луазоном Лекурба, поспешно отступили. Розенберг оттеснил выставленные против него Гюденом два батальона, но затем промедлил и не занял деревню Урзерн, что обрекло бы противника на капитуляцию. Лекурб, бросив артиллерию, ночью через хребет Берцберг ушел и вновь стал на пути Суворова у Чертова моста. Оба корпуса суворовской армии провели ночь рядом, видели бивуачные огни друг друга, но принимали их за неприятельские. Только утром обстановка прояснилась. Оставив, в соответствии с заранее разработанным планом бригаду Штрауха на Сен-Готардском перевале, против главных сил Гюдена, Суворов двинулся дальше.

14 сентября произошло сражение у Чертова моста. Дорога шла через узкий тоннель, известный под названием Урзернской дыры, затем огибала гору и проходила по легкой арке переброшенного через Рейсу Чертова моста, дрожащего от грохота водопада и обдаваемого его брызгами. Лекурб поставил пушку в тоннеле и отряд солдат при выходе из него, два батальона - те, что обороняли Урзерн, - за Чертовым мостом, а сам с бригадой Луазона поспешил вниз по течению Рейсы. При его приближении Ауффенберг, уже достигнувший Рейсы, повернул и укрылся в горах. Авангард Милорадовича втянулся в тоннель, но был встречен смертоносной картечью и отхлынул обратно. Пришлось опять прибегнуть к неизбежным обходам. Полковник Трубников обошел тоннель по обледеневшим скалам, егеря вброд перешли Рейсу. Французы успели частично разрушить Чертов мост, но он был восстановлен саперами, разобравшими по приказанию Суворова стоявший поблизости сарай, и под огнем противника русские войска перешли мост и оттеснили неприятеля.

Армия поспешно шла вперед по течению Рейсы. Дорога петляла, переходя с одного берега реки на другой. Французы везде уничтожали мосты, но этим лишь ненадолго задерживали продвижение. Долина расширялась, воздух смягчался, голые скалы сменялись покрытыми растительностью холмами, вечером 15-го сентября показался Альтдорф, лежавший на берегу живописного Фирвальдштедского озера (озера "четырех лесных кантонов"). Казалось, еще немного - и все опасности и испытания будут позади. Но тут-то и открылась ужасная истина - здесь был тупик. Дорога упиралась в озеро и сухопутного сообщения с Швицем не было - оно поддерживалось только по озеру, но французы, конечно, угнали все суда. Обоз отстал, частью вьюков была отбита легкими отрядами Лекурба, сам он с главными силами находился на фланге, ища случая нанести удар по русским войскам. От союзных войск никаких известий не поступало, среди населения бродили слухи о происшедшем накануне сражении, из которого французы вышли победителями.

Суворов думал только об одном - он опаздывает на сутки, надо спешить вперед, к ждавшим его корпусам. Узнав, что через горный хребет Росшток проходит горная тропа, ведущая в Муттенскую долину, из которой имелось сообщение со Швицем, он повел армию по ней. Люди шли гуськом, подталкивали лошадей, на руках тащили вьюки, пушки. Многие срывались с обледеневших скал в бездонные пропасти. Особенно тяжко пришлось тем, кого ночь застала на скалах. Много солдат замерзло. Четыре дня пробиралась армия через Росшток. Лекурб атаковал в Альтдорфе арьергард, но был отбит и новых попыток не предпринимал. Узнав, что русская армия двинулась через Росшток, он выразил свое восхищение и преклонение перед ней. Не случайно Фридрих Энгельс оценил Лекурба как лучшего французского генерала в горной войне [6].

Вечером 16-го Багратион спустился в Муттенскую долину. Прогнав беспечно стоявший отряд французов, он выслал разведку собрать сведения о положении вещей. Разведка вернулась 17-го с потрясающими известиями - и Римский-Корсаков, и Готце разбиты, войска союзников повсеместно отступили, Муттенская долина окружена превосходящими силами неприятеля.

С окаменевшим лицом выслушал Суворов сообщение разведки и горестно воскликнул: "Готце! Да, они уже привыкли, их всегда били! Но Корсаков, Корсаков! Тридцать тысяч, и такая победа равным числом неприятеля"!

Римский-Корсаков имел под началом один гренадерский, 9 мушкетерских, 2 егерских полка, 5 батальонов гренадер, 7 кавалерийских и 4 казачих полка - всего 27 тысяч против 37-тысячной армии под командованием самого Массены (37 тысяч солдат его корпус имел при выступлении из России, тогда им командовал Голицын, которого вскоре сменил Нумсен - Павел менял командующих при малейшем проступке). Дивизия Горчакова - 12 батальонов, 11 эскадронов конницы и казачий полк - стояла перед Цюрихом на левом берегу реки Лиммат. На ее правом берегу, вплоть до впадения в большую реку Ааре, находился кордон - 3 полка пехоты, 3 казачьих полка, два гренадерских батальона и 10 эскадронов кавалерии - под командованием генерала Сакена. Один батальон стоял в самом Цюрихе. Четыре полка пехоты во главе с Козловым составляли резерв, а еще четыре кавалерийских полка находились далеко позади, за Рейном. Готце, в соответствии с утвержденной Суворовым диспозицией, требовал прислать обещанные 5 тысяч солдат, но это означало для Римского-Корсакова остаться без резервов. После долгих пререканий он, ссылаясь на сосредотачивающиеся перед ним превосходящие силы французов, послал один пехотный полк, но Готце продолжал настаивать, утверждая, что без подкрепления он не может удержать свою позицию. Римский-Корсаков понял намек: австрийцы уйдут и оставят его в Швейцарии одного. В конце концов, чтобы снять с себя ответственность, он решил неукоснительно следовать диспозиции, приказал Сакену передать командование над кордоном генералу Дурасову и отвести к Готце оставшиеся три полка.

Вечером 13-го сентября войска Козлова двинулись на соединение с австрийцами. Сакен остался пока ночевать в Цюрихе. А на рассвете 14-го Массена начал наступление. Одна бригада из дивизии Менара производила демонстрацию на крайнем правом русском фланге, сковав здесь Дурасова, а вторая бригада этой дивизии и вся дивизия Лорша начали форсирование Лиммата там, где река делала петлю и ее невозможно было защищать. Переправившись, французы отбросили стоявший здесь отряд Маркова, имевшего только один полк пехоты, полк казаков и два батальона гренадер. Поручив своему начальнику штаба Удино продолжать наступление, Массена поспешил к стоявшей перед Цюрихом дивизии Мортье. Атака Мортье была успешно отбита Горчаковым, Римский-Корсаков уже подумывал о наступлении, но Массена привел на помощь стоявшую в резерве слабую дивизию Клейна, а тем временем на противоположном берегу Лиммата исход сражения был решен.

Удино ненадолго был задержан подоспевшим из Цюриха русским батальоном во главе с Сакеном, затем стал подходить поспешно возвращенный резерв Козлова, который все же после ожесточенного боя был отброшен, и французы ворвались в Цюрих. К вечеру их удалось выбить оттуда, но это уже ничего не могло изменить - корпус Римского-Корсакова был расколот на три части, а дивизия Горчакова окружена в Цюрихе.
На рассвете 15-го войска стали пробиваться из окружения, отбросили Удино, но тот вскоре перешел в наступление и вновь перехватил дорогу, а Мортье и Клейн тем временем штурмовали Цюрих. Оставшиеся здесь русские батальоны стали уходить горами вдоль Цюрихского озера. Было потеряно 9 тысяч убитыми и ранеными, большая часть артиллерии и обоза достались победителю, получившие ранения Сакен* и Марков были оставлены в городе и попали в плен. Уцелевшие войска откатились до самого Рейна.
-------------------------------
*Чуть позже, покидая Цюрих, Массена пригласил Сакена на прощальный обед, но обиженный русский генерал, которого ограбили французские солдаты, не принял приглашения. Сакен не забыл этого инцидента, и 30 марта 1814 года даже предложил своему командующему Блюхеру сжечь Париж, до которого наконец-то дошли союзные войска. Блюхер ответил: "Ни в коем случае. Париж - это язва Франции, которая погибнет из-за него".
-------------------------------
После окончания похода Суворов, разбирая сражение у Цюриха, оправдал Римского-Корсакова и осудил Дурасова - тот дал себя обмануть и потом в разгар сражения бездействовал. Почти полвека спустя, детально анализируя сражение, профессор Милютин, будущий фельдмаршал и военный министр, введший в России всеобщую воинскую повинность, пришел к противоположному выводу, оправдав Дурасова, сковавшего соответствующие силы французов, и возложил ответственность за поражение на Римского-Корсакова, хотя и признавал, что исход сражения был предрешен численным превосходством французов.

Одновременно происходило сражение и у Везена, на противоположном краю Цюрихского озера. Утром 14-го Сульт, имевший 11 батальонов и 5 эскадронов, начал переправу через Линту. Бросившийся на выстрелы Готце был сражен случайной пулей, австрийцы, имевшие равные силы (11 батальонов и 10 эскадронов), растерялись, но тут наведенный через реку мост обрушился, и успевшая переправиться тысяча французов оказались в одиночестве перед ними. В отчаянии французы бросились в атаку - и произошло чудо - австрийцы отступили. Несколько позже, придя в себя, они под руководством Петраша и при помощи подоспевшего русского полка попытались оказать сопротивление, но главные силы Сульта уже перешли реку и рассеяли противника.

Молитор, располагавший 7-ю батальонами, оставил один из них против находившегося за хребтом Паникс Линкена и вступил с главными силами в бой против Елачича. Последний, видя отступавшие войска Готце, также отошел. Тем временем Линкен перешел через Паникс, окружил находившийся перед ним французский батальон, принудил его к капитуляции и занял Гларус. Молитор, отделавшись от Елачича, всеми силами обратился против Линкена. Видя, что он остался один, Линкен не счел нужным вступать в сражение и вернулся в Кур.

Таким образом, измученная и голодавшая армия Суворова оказалась наедине с превосходящими силами врага, союзниками которого были неприступные горы и холод. Что оставалось делать? Неужели капитулировать? Даже офицеры суворовской армии начали шептаться о почетной сдаче.
Массена приказал Удино с дивизиями Лорша и Менара преследовать Римского-Корсакова, послал Клейна на помощь дивизии Сульта, в командование которой вступил Газан, поскольку сам Сульт был назначен командиром правого фланга французской армии, которую покинул Лекурб, получивший приказ возглавить французскую рейнскую армию. В командование его дивизией вступил Луазон. Сам Массена с дивизией Мортье пошел навстречу Суворову, в неизбежности капитуляции которого не сомневался - покидая Цюрих, он даже сказал пленным русским офицерам, что скоро привезет к ним фельдмаршала и великого князя.

Мужество не покинуло Суворова. Первой его мыслью было устремиться на Швиц, где можно было раздобыть продовольствие. Но благоразумие взяло верх, и он решил пробиваться на Гларус, соединиться с Линкеном, затем пройти в Сарганс, где находились остатки корпуса Готце, и, отдохнув, возобновить кампанию. Вечером 18-го бригада Ауффенберга выступила на Гларус, а Суворов тем временем созвал военный совет - поскольку приходилось возложить вину за происшедшее на австрийцев, на совете должны были присутствовать только русские генералы. Старший из них - Дерфельден - от лица всех присутствующих заверил, что армия безропотно пойдет туда, куда поведет ее великий полководец. На следующее утро Багратион двинулся к Гларусу, за ним последовала дивизия Швейковского. Корпус Розенберга и дивизия Ферстера остались в Муттенской долине сдерживать приближающегося от Швица неприятеля. Часть обоза и три полка пехоты все еще перебирались через Росшток.

19-го Массена с дивизией Мортье атаковал стоявшие впереди мушкетерский полк Ребиндера и егерский Кашкина, поддержанные двумя полками спешенных казаков. В разгар боя подоспели три других полка Розенберга, французы были отброшены. К вечеру через Росшток перетащили последние вьюки, подошли три полка арьергарда, обоз немедленно отправили к Гларусу, но войска должны были держаться еще сутки.

Убедившись, что противник остался в Муттенской долине, Массена на следующий день вместе с переправившимися через Фирвальдштетское озеро войсками Луазона перешел в решительное наступление. Под натиском французов передовой полк Велецкого отходил на правый фланг главных сил, выстроившихся в долине в две линии. Когда французы, пытаясь охватить фланги Розенберга, приблизились, русские полки бросились в штыки и опрокинули неприятеля, захватив даже построенные им укрепления. Вина за поражение всецело ложится на Массену - он атаковал, даже не заняв господствовавшие над долиной высоты. Сам Массена чуть не попал в плен - рядовой Махотин вцепился ему в плечо, но Массена вырвался и ускакал, оставив Махотину в качестве трофея золотой эполет - Массена, выросший в бедности, любил драгоценности. Имеющиеся во многих источниках сообщения о пленении в этом сражении Лекурба не соответствуют действительности - Лекурба в это время уже не было в Швейцарии. Розенберг доложил о пленении генерала Лакура - в донесении Суворова Лакур превратился в Лекурба, известный анекдот о цветке впервые приведен в книге Фукса*, а разъяснение всей этой истории - в приложении к 5-му тому капитального труда Милютина "История войны между Россией и Францией в царствование императора Павла I."
------------------------------
* Отпуская пленного Лекурба, Суворов спросил, есть ли у него жена. "Да" - ответил генерал. "Тогда подарите ей это" - Суворов сорвал розу и протянул Лекурбу, и тот до конца жизни хранил этот дар Суворова.
-------------------------------
Задача арьергарда была, таким образом, блестяще выполнена. Чтобы оторваться от противника, Розенберг прибегнул к хитрости. Он послал магистрату Швица приказ приготовить продовольствие для 12 тысяч русских солдат, которые ночью войдут в город. Массена, разумеется, немедленно узнал об этом, и весь день 21-го поджидал у Швица русских. А Розенберг еще ночью тихо снялся с бивуака и пошел к Гларусу. Массена до конца своих дней не мог простить себе, что попался на эту уловку. Убедившись, что русских теперь не догнать, он кружным путем, но по хорошей дороге бросился к Гларусу, в надежде, что еще удастся перерезать путь Суворову.

Ауффенберг 20-го сентября первым достиг Гларуса, но условия местности предоставляли обороняющемуся огромные преимущества, и его атаки были безуспешны. Он уже начал переговоры о капитуляции, но тут подоспевший Багратион пристыдил Ауфенберга, и тот прервал переговоры. Молитор немедленно перешел в наступление, австрийцы стали отходить, подводя противника под удар Багратиона, который отбросил французов обратно к Гларусу, но взять город не смог. Ночью с дивизией Швейковского прибыл Суворов, который стал буквально умолять Багратиона сделать еще одну попытку. Взяв егерей и гренадеров, Багратион в кромешной тьме пошел в обход. Достигнув неприятельских позиций, русские солдаты бросились в штыки. Одновременнно дивизия Швейковского возобновила фронтальное наступление. Некоторые пункты по 6 раз переходили из рук в руки. В конце концов Гларус остался за русскими. Здесь нашлось продовольствие, войска впервые за много дней получили горячую пищу. Ауффенберг немедленно двинулся через Паникс в Кур, но Суворов должен был дождаться Розенберга. Достойны внимания образцовые действия бригады Молитора, с честью сражавшейся против Елачича, Линкена, Ауффенберга, Багратиона и Швейковского.

23 сентября подошел Розенберг, армия могла двигаться дальше, но куда? Первоначальный план оказывался нереальным. Линкена и след простыл, а на пути в Сарганс уже стоял Массена. При обычных обстоятельствах Суворов не замедлил бы напасть на Массену, чтобы пробиться силой, но в армии иссякали боеприпасы, войска оборвались и походили на сборище нищих. Генерал Ребиндер обходился без сапог, ходил, обернув ноги двумя кусками сукна, чтобы хоть как-то предохранить их от холода и острых камней. Что же говорить о солдатах! Вновь созванный военный совет поставновил уклониться от встречи с неприятелем и идти через Паникс в Кур.

В то время как Багратион штыками удерживал наседающих французов, главные силы Суворова начали 24-го свой последний альпийский переход. Тяжело раненые и больные были оставлены в Гларусе с письмом командующего, поручавшего их милосердию неприятеля. Пошел сильный снег, довершивший несчастья армии. Солдаты вязли в сугробах. Не могло быть и речи о том, чтобы протащить артиллерию. Последние 25 пушек были сброшены в пропасть либо зарыты в землю. Дорога скрылась под снежным покровом, проводники разбежались, войска лезли наугад вверх. Сам Суворов ехал на лошади, которую вели два казака. Полководец неоднократно порывался слезть и идти пешком, но солдаты удерживали его в седле. Наконец, войска достигли гребня гор. Не видно было ни одной тропинки, ведущей вниз - только крутые склоны и отвесные пропасти. Кому-то пришло в голову сесть на заснеженный склон и скатиться по нему в бездну. Это послужило примером. Тысячи солдат, прижимая к себе ружья, заскользили по склону. Многие ломали руки-ноги, а то и шею. Уцелевших лошадей так же сталкивали вниз. Утром 27-го армия перевалила таким образом через хребет и вошла в деревню Иланц, а к полудню достигла Кура - столицы Граубюндена. Четверть ее навсегда осталась в Альпах. Она привела с собой 2800 (по другим данным - 1500) пленных французов.

ВОЗВРАЩЕНИЕ И СМЕРТЬ
К концу Швейцарского похода стал известен исход экспедиции в Голландию, где должны были высадиться 25 тысяч англичан во главе с герцогом Йоркским, сведенные в 10 бригад, и 15-тысячный отборный русский корпус генерала Германа, одно время намечавшегося Павлом для наблюдения за действиями Суворова. Корпус состоял из двух дивизий - Жеребцова и Эссена - всего 6 полков, 1 егерский и 6 гренадерских батальонов, а также эскадрон лейб-гусар и команда лейб-казаков (по другим подсчетам, всего было 30 тысяч англичан и 17 тысяч русских). Этим силам противостояли предводительствуемая Брюнном 7-тысячная французская дивизия Вандамма и 18 тысяч голландских солдат, сведенных в дивизии Дюшена и Дондельса, о боевых достоинствах которых вполне можно судить по поведению голландского флота - 10 линейных кораблей и 12 фрегатов - сдавшегося англичанам без сопротивления.

Первой высадилась у Текселя английская дивизия Аберкромби, попытка Брюнна атаковать его была отбита. Начали десантироваться и прочие войска. Хотя Эссен с 4-мя батальонами арьергарда еще не прибыл, на 8-е сентября была назначена атака Бергена, где произошло первое сражение. На левом фланге находилась английская дивизия Потнея (2 бригады), в центре - дивизия Дендаса (3 бригады), усиленная тремя русскими батальонами всего 34 батальона и 8 эскадронов. Сам генерал Герман с дивизией Жеребцова, поддержанный одной английской бригадой - всего 15 батальонов, возглавил правый фланг. Аберкромби с четырьмя английскими бригадами (16 батальонов, 2 эскадрона) двинулся в обход правого фланга французов. Противник имел 44 слабо укомплектованных батальона и 22 эскадрона.

Рано утром, не дожидаясь англичан, русские войска стремительно бросились вперед по двум плотинам и ворвались в Берген, застав противника врасплох. Но здесь, расстроенные столь поспешным продвижением, они были встречены французской дивизией Вандамма и потерпели поражение. Не устояли даже фанагорийские гренадеры. И Герман, и Жеребцов попали в плен, последний - смертельно раненым. Англичане наступали медленно и осмотрительно, сражались с голландцами, и не имели ни побед, ни поражений. Русские войска возглавил Эссен.

21-го сентября союзники вновь двинулись к Бергену - русские в центре, англичане на флангах. Наступление было остановлено противником, но ночью французы оставили город и отошли. 25-го французские дивизии Вандамма и Буде, при поддержкие голландской дивизии Бонноми, атаковали стоявшего у Кастрикума Эссена и выбили его из города. Находившиеся поблизости английские дивизии Аберкромби и Дендаса вновь бездействовали, а Потней наблюдал за голландской дивизией Дондельса. Через несколько дней, по соглашению с французами, союзники начали покидать Голландию.

Оставшийся в Италии отряд Волконского дошел до Ливорно, но встречный ветер и присутствие французского флота воспрепятствовало посадке на суда. Волконский направился пешком дальше на юг, прошел Рим и в Неаполе посадил своих солдат на корабли, но в Мессинском проливе получил приказ вместо Мальты направиться на остров Корфу, в марте с боем занятый адмиралом Ушаковым. Присоединившись к двум батальонам морской пехоты, составлявших гарнизон Корфу, отряд оставался здесь до июля следующего, 1800 года, когда возвращавшийся флот Ушакова захватил войска обратно в Россию [3].

Суворов очень тревожился, не затмит ли неудача в Швейцарии его полувековой военной славы. Но опасения были напрасными. Слишком очевидны были для всех причины, приведшие к такому исходу кампании, героизм русских солдат превосходил всякое воображение. Павел присвоил Суворову звание генералиссимуса. Массена позже с завистью говорил, что отдал бы все свои победы за один лишь Швейцарский поход Суворова, хотя сам и выпустил памфлет, в котором изображал русскую армию уничтоженной им в Альпах. Во Франции печатались пасквили и карикатуры на Суворова. Суворов опубликовал опровержение памфлету, а пасквили читал с удовольствием и даже осведомился, нельзя ли переиздать эти "бранные бумажки"?

Сразу же после окончания Швейцарского похода и соединения с остатками войск Римского-Корсакова Суворов вступил в переговоры с эрцгерцогом Карлом о возобновлении боевых действий, но дело застопорилось. Эрцгерцог Карл не желал точно установить, какие силы он выделит на помощь Суворову, даже личные отношения с ним обострялись. Суворов восклицал: "В Вене, при дворе, я буду у его ног, но здесь я во всем ему равен! Он фельдмаршал - и я фельдмаршал! Он юн - а я стар"!

Отношения с австрийцами ухудшались, дошло до того, что великий князь Константин на балу, данном сыном главнокомандующего, Аркадием Суворовым, выгнал явившуюся группу австрийских офицеров. Вскоре Павел прислал Суворову распоряжение о возвращении на родину: "Главное - возвращение в Россию и охрана ее границ"!

По просьбе австрийцев русские войска на некоторое время были расквартированы на территории Чехии. Это заметно способствовало установлению дружеских чувств между русским и чешским народами, начинавшего смотреть на своего восточного собрата как освободителя от немецкого господства. Быть может, с того времени и ведет свое происхождение праздничная поговорка чешских крестьян: "Одного гуса для руса". В октябре во Францию вернулся Бонапарт. Осуществленный им совместно с Сиейесом 9-10 ноября государственный переворот (известный как переворот 18 Брюмера) означал столь коренные перемены во Франции, что и в Петербурге, и в Вене одно время надеялись на восстановление династии Бурбонов.

В январе 1800 года войска двумя колоннами выступили в Россию. Принц Конде со своим корпусом перешел на английскую службу. Армию покинул захворавший Дерфельден, сам полководец чувствовал себя все хуже. Передав командование Розенбергу, он выехал в Петербург. Войска были подавлены, понимая, что последний раз видят Суворова. Узнав, что Суворов нездоров, император выслал ему навстречу своего личного медика Вейкарта. Ехали медленно и осторожно, были уже недалеко до столицы, и тут Павел нанес старику последний удар. Предлог для опалы был до смешного ничтожен - то, что Суворов, в нарушение императорского распоряжения, пользовался некоторое время в Италии услугами дежурного генерала.

Больного полководца привезли в Петербург, в дом его родственника Хвостова. Узнав, что дни Суворова сочтены, Павел проявил к нему скупое, лицемерное участие. Однажды он прислал Багратиона справиться о здоровье. При виде своего любимца глаза Суворова загорелись, но тут же он застонал и потерял сознание. Как-то ему сказали, что до него есть дело. "Дело? - Я готов" - окрепшим голосом сказал Суворов. Но оказалось, что всего лишь один генерал пожелал получить пожалованный ему орден из рук генералиссимуса. Суворов в разочаровании вновь откинулся на подушки.

Стали открываться старые раны, мутилось сознание, отказывала память - Суворов сбивался о событиях Итальянского и Швейцарского походов, хотя четко помнил Турецкие войны. В бреду он пытался исправить ошибку Меласа, безуспешно пытавшегося занять Геную, судорожно шептал: "Генуя, сражение, вперед...". 6 мая 1800 года его дыхание прервалось на полувздохе. Так закончил он свой семидесятилетний путь. На его могиле высекли короткую надпись: "Здесь лежит Суворов".

Л И Т Е Р А Т У Р А

1. Осипов. Суворов. 1941.
2. Орлов Н.А. Штурм Измаила. СПб. 1890.
3. Милютин Д.А. История войны между Россией и Францией в
царствование императора Павла I. Том 1-5. 1852-53.
4. Клаузевиц К. 1799 год. 1938.
5. История русской армии и флота. Том 3-й. 1912.
6. Энгельс Ф. Избранные военные произведения. 1957.
7. Лопатин В.С. Потемкин и Суворов. М. 1992.
8. Ромен Роллан. Вальми. В книге Драмы революции. М. 1955.
На первую страницу сайта